Андрей Шталь - Красный уровень угрозы

Я вечный студент, у меня по утрам поллюция.

Я жду перемен, я мечтаю о революции.

Я выдавил прыщ, завтра драться иду с ментами я.

Знакомый нацист обещал мне помочь с восстанием.

Идейный нацист я, Скорцени реинкорнация.

Мой код и пароль – восемь, восемь и «Слава нации!»,

Я режу «русню», мне с Чеченской – война – подружкою.

Я взял в оборот, что казалось другим игрушкою.

Я главный редактор. Я в детстве играл в солдатиков.

Мне нравились игры. Играю с людьми всегда теперь.

Пожаловал Гебельс во сне мне перо из платины.

Я правду люблю, но, увы, за нее не платят нам.

Я менеджер фонда. Задача – работать с грантами.

Здесь именно я назначаю, что будет правдою,

Я знаю, о чем журналистам писать в изданиях.

Кому, как не мне, грантоедам давать задания?

Я старый политик. Иду во главе восстания.

Я был коммунистом, но это меня заставили.

Из партии вышел, в иные идеи верю я.

Идет вслед за мною вся бизнес моя империя.

Обычный трудяга, стою и точу патроны я.

Кто есть надо мною, меня сей вопрос не трогает.

Работа важней, и зарплату мне платят, вроде бы.

Пусть будет война! Пусть почаще воюет родина!

Я смерть, я война. Я умею ходить по лезвию.

Я крайне страшна. Я ужаснее, чем поэзия!

Я многих сожру, всем по полной еще достанется!

Пути революций, сущность их и достоинство.

Я Дьявол лукавый, Я спящего Бога сумерки.

Я очень люблю вас, поскольку в душе вы умерли.

Гордитесь собой, упиваясь в дугу победами!

А Бог не проснется, вы все его, суки, предали.

Киев, зимние холода, нам

Никуда не уйти с площадки.

Я облизываю Майданы,

Я люблю дерьмецо брусчатки.

Пахнет плесень с руки Богдана,

Тянет копотью революций,

Это все не совсем еда, но,

Захотелось вдруг облизнуться.

Протекает слюна сквозь зубы,

Уподобившись Иордану.

Это чисто мое сугубо,

Я вылизываю Майданы!

Я поэт не совсем бездарный,

Язычок мой – острее пули.

Я лизнула среду Майдана,

Где-то там заорали: «Хули

Нам расхлебывать эту кашу?»

И послышался звук гортанный.

Выстрел снайпера? Зимний кашель?

Я все так же лижу Майданы.

Может, все-таки в наказание

Эта страшная ерунда мне?

Я могла бы лизать лазанью,

А вылизываю Майданы.

Как некормленый алчный даун,

В апельсиновое корыто,

Мордой тычусь в дерьмо Майдана.

Тем на свете и знаменита.

Греет голову мне бандана,

На Майдане – большое вече.

Если все же придет манда нам,

Языком, как умею, встречу.

Я попранная всеми добродетель,

Я русская рыбешка в «Охмадете»,

Я тело убиенного ребенка,

Я мина и горящая воронка,

Я сердце медсестры, что звали Юлей,

Я старое название новых улиц,

Я мародером занятая хата,

Я вечно кровоточащая вата,

Я пуля, я зудящая заноза,

Я те, кого забрали по доносу,

Я ИВС, наручники и нары,

Я новости, несущие кошмары,

Я правда, не звучащая с экрана,

Я порохом пропитанная рана,

Я боль страны, я все ее неврозы,

Последний красный уровень угрозы.

Говорят, серьезные шли бои,

Говорят, за городом – беспредел,

Говорят, стреляли в своих свои,

Говорят, что будет опять обстрел.

Но она не слушает глупый бред,

И она не верит всему подряд.

В дом вернулся газ, и вернулся свет,

За углом есть школа и детский сад.

Вот и чайник утречком засвистел,

Закипела, стало быть, в нем вода,

И уже пора разбудить детей,

Чтоб потом доставить кого куда.

У нее два маленьких пацана,

А девчонке старшенькой – десять лет.

Все прекрасно, если бы не война,

Та, которой, вроде бы, как и нет.

Ей дьяк говорил однажды в разгар зимы,

Придвинув скамейку к печке и сняв пальто:

«Укрыли наш край надолго войны дымы

Не время смотреть на небо! Убьют, АТО.

Есть зоны разграничений и статус-кво,

Позиции тех и этих у блок-постов».

Она вспоминала молодость: в Рождество

Она не летала в небе уже лет сто.

А если бы кто-то все же посмел летать?

Ей взять бы метлу да вылететь из трубы!

Но дьяк продолжал: «Стреляли то неспроста,