Михаил Скрыльников - Патриот Земного Шара

* * *

Хотя штормит порой Омега,
но бухта, в основном, чиста.
И для купания и бега —
она – прекрасные места!

С утра приходим мы в Омегу
и рады целый день нырять,
и отвергая лень и негу,
кричим: «Достаточно нам спать!»

В обед уж нет того задора,
мы отдыхаем на песке.
И солнцу, жгущему весь город,
предпочитаем быть в теньке.

Живёт и вечером Омега,
народу сутками полно.
Он сыпется на оба брега,
как ярко-жёлтое зерно.

Есть бухта особого для меня значения.
Я в ней научился плавать.
Она мелководна, в ней нет течения,
уютная тихая гавань.

Песочное дно
и водоросли – зелено-бурого цвета,
и лето, когда открывает окно,
теплом наполняет это.

Среди этих водорослей ныряльщик
выискивал крабов-травях,
на поверхности демонстрируя пальчик,
распухший как сытый хомяк.

Пацаны на причале торчали,
забросив свои краболовки,
«Океан» -приёмник включали,
и качались лёгкие лодки.

На выданных в прокат велосипедах,
катались курортники парами,
и шли с физкультуры в кедах
школьники, сдавшие плавание.

Включали кассетник пляжники.
Из него вырывался Высоцкий.
И в небе летали мячики
волейбольной игры, высокой.

А на вертолётной площадке
визжали винты машин.
И, глядя на их посадки,
хотел быть точно таким.

Одним из тех вертолётчиков,
что взлетали над бухтой.
Я жил на улице Лётчиков,
морской надышавшийся кухней.

Готовить бабушка любила
кальмаров, жареных с луком.
Мы были все – рыбофилы,
в том числе, я с другом.

Камбалы, ерши, ставриды, —
растили нас, как молоко.
Мы – дети Южной Тавриды,
смотрящие далеко.

Есть бухта особого для меня значения.
Она зовётся Омега.
Я начал все свои приключения
с этого брега.

P.S.

Сейчас там гоняют серфинги.
Сейчас там различные сервисы.
Сейчас там грязней, чем было.
Но море меня не забыло.

* * *
Сенявин в карцере сидел
за ругань Ушакова.
Но сделал много славных дел,
и был возвышен снова.

Судьба Сенявина сложна.
Весьма неоднозначна.
Но для истории важна
и очень даже взрачна.

Он то взлетал, то вновь впадал
в немилость у царей.
Но был опальный адмирал
народу – их милей.

И не был ровен его путь,
он шёл как виражи.
А жизни якорная суть —
лишь родине служи.

Стоит в истории металл —
ему и декабристам.
А он для них судьёю стал
в эпоху пушкинистов.

О подвигах его прочти
в Брокгауза томах.
А прегрешения прости —
всяк сущий будет прах.

* * *

Селение рыбаков. Стоянка яликов.