Михаил Скрыльников - Патриот Земного Шара

9

Но самый страшный личный бой
был рукопашный, он со мной
до этих лет в ноге идет,
хромает пулею, раненьем…
С таким дрались остервененьем,
что стыдно петь стихотвореньем
смертельный ужас тот!

10

Представь, что зубы словно нож,
и ты противника берешь
за горло, как собака.
Всё потому что выпал штык,
и ты грызёшь ему кадык,
ведь надо выжить – это пик.
Вот, что такое драка.

11

Потом, прорвавшись через строй
с его кровавою слюной,
уходишь, что есть мочи.
Но слышишь выстрел издали
и падаешь как журавли,
как падал бы их целый клин,
сорвавшись с неба в очи.

12

А дальше госпиталь и ждать,
контузию освобождать
из собственного тела.
И только письма от родных,
с которыми и звук утих
нешуточных войны шутих,
и жизнь опять поспела.

13

И снова отдых, снова дым,
и всё же был я молодым
в огне дурных пожаров.
И кашу с салом сладко ел,
и спиртом сердце часто грел,
и не пойму, как уцелел,
и стал сегодня старым.

14

И у меня был командир,
отец солдатам и кумир
военного народа.
Он нас любил и в бой водил,
и немцев за нос обводил,
и не поверишь, находил
в огне – подобье брода!

15

Но что тебе даст мой рассказ?
Вам наплевать на всё сейчас…
Ни правды нет, ни власти.
И каждый тащит миллиард,
себе готовя новый старт,
чтобы урвать пока не стар
оставшиеся части…

16

Да, люди были мы другие
в могучие сороковые…
На всё есть воля Бога.
А вы живите, как хотите,
самих себя не обманите
и человека сохраните
в себе, хотя б немного…

* * *

Земля вращается лишь в сторону добра.
Кто не попал в её вращенье,
тот не постигнет тайнопись пера
и не сочтёт за чудо угощенье.

Земля вращается лишь в сторону добра.
Кто ей попутчик, тем она открыта.
Здесь не игра – Вселенная мудра:
добро не забывает, что забыто.

Земля вращается лишь в сторону добра.
Кто с этим спорит, тот потратит время.
Поторопитесь, ждут седло и стремя,
и шепчет Бог: «Любимые, пора!»

* * *

Если бы жил в Крыму
художник Ван Гог Винсент,
с трубкой во рту, в дыму,
он бы писал Фиолент.

Не как Айвазовский, Шишкин.
Не как Коровин, Грабарь.
Он краски ложил бы лишней
щедро на холст-алтарь.

И были бы скалы наши,
словно пейзажи в Арле.
Всех красочнее и краше,
и скал остальных – шикарней!

Море тёмно-зелёное. Ветерок. Волнение.
Вдали, словно ракушки, белые паруса.
На солнце перегревается фридайверское снаряжение.
Купальщиков и купальщиц – раздетые голоса.

Такое всё херсонесское, близкое и знакомое!
В этот раз погружения не дали и черепка.
Мутно у дна, у поверхности, море как то искомое
в задаче и уравнении, как след на доске мелка.

Кутаемся полотенцами, спасаем от сгара тело.
Болеем айфономанией, снимаем весь день подряд.
Смотрим, как мощная чайка неподалёку села.
И на часы и на небо – попеременный взгляд.

Такое всё свеже-точное, такое всё ароматное!
Этим морским здоровеньким дышал, бы дышал, дышал.
Но где-то в башке мешается движение вспять обратное,
и день, горизонтом меченный, как стайер свет пробежал.

Оставив воспоминания, зелёные впечатления,
оставив в невечной памяти иллюзию бытия.
Такую же непостоянную, как море, его волнения,
такую же постоянную, как городской тротуар.

В кафе подают шоколадную лаву,
лимонный фреш и банановый шейк.
Мы жмём на айфоне плоскую клаву,
ища в информации суть вещей.

Но сбит самолёт, и гибель десанта
транслируется в новостях.
Кому-то больно, кому-то досадно,
а кто-то пляшет на их костях.

Такая странная жизнь человечества:
ни диалога, ни веры, любви.
Только убийства, только увечества,
только триумфы на свежей крови.

* * *

Как телескоп в миры иные,
в историю сквозь толщу лет
орел главами неземными
глядит, венчая постамент.
Как одинокий эполет.