Анна Гордеева - Сны в кулаке. Избранное

Распечатай меня на матовой, чтоб без блеска.
И оформи в землисто-серое паспарту.
Рамку выбери поплотней и сожми до треска,
Не оставив вокруг ни щели, ни пустоту.

Под стекло, чтобы перекрыть доступ кислорода,
Ты повесь меня на забитый неровно гвоздь.
В пыльной затхлости чердака, далеко от входа,
Чтоб меня не увидел твой неслучайный гость.

И навечно забудь о том, что я существую.
Не тревожь понапрасну, не зажигай здесь свет.
Сотни рамок вокруг взывают к тебе, тоскуют.
Я на них не похож. Я просто живой портрет.

Скрывало тонкий силуэт поношенное платье.
Она качалась на ветру, в руке зажав распятье.
Безумным вороном метались, расплетаясь, косы.
И по просторам разлетался крик звонкоголосый.
Тонуло в бездне бесконечности её сознанье.
Душа безумству отдана была на поруганье.
В пылу заламывала руки, заходилась смехом.
Боль прошивала иглами, окутывала мехом.
Слезами выливалось сумасшествие наружу,
И с каждым вздохом становилось непомерно хуже.
Змеёй отчаянье душило, обвивая шею.
В груди разверзлась пустота, всё ширясь и чернея.
В обхвате зажимало рёбра до глухого хруста.
Так погибал не человек. Так умирали чувства.

Окропи меня водой, но не святой.
Той, что жизнью наполняет устья рек.
Озари меня не солнцем, но луной.
Дай в спокойствии прожить грядущий век.

Обними меня, но не крылом – рукой,
От тепла которой вмиг растает снег.
И насыть меня не пищей, но собой.
Пусть спасеньем станет дом твой, не ковчег.

Ослепи сияньем глаз, а не зарёй.
И пусть в вечность обернется мой ночлег.
Подари мне счастье жить в любви земной,
Той, которую так жаждет человек.

Сердце бьёт в барабаны – удар за ударом.
И по телу опять растекается боль.
Мир в своём облачении выцветшем, старом,
Мы не виделись целую вечность с тобой.

За раскатами грома густое молчанье,
Звона выбитых стёкол не слышно совсем.
Мы от ласки светила дотла выгораем,
Здесь нам вечность с тобой не подняться с колен.

Где исчерпаны страсти, там пусто и серо.
Беспросветный, гнетущий, вселенский покой.
Слабый импульс гуляет по сорванным нервам.
Мы не виделись целую вечность с тобой.

Не воспетые в песнях, друг другом забыты,
На наскальных рисунках древнейших племён
Мы не ясны, бесцветны, почти что размыты
И на целую вечность объяты огнём.

В коридорах былого фонит отсутствием,
В необжитые комнаты двери заперты.
И намёка здесь на тебя… так пусто мне.
Заколочены досками окна намертво.

Тишина исполняет романсы пустоши,
Так же скудно и бедно, не видно финиша.
И мелодия эта по стенам пусть бежит,
Уплотняя пространство так, что не двинешься.

Кислород забирая в себя по капелькам,
Тишина замедляет поток вибрации.
Белым шумом в ушах оседает замертво,
Иллюзорным в бесчисленных вариациях.

Это редкие всплески моей фантазии,
С тишиной приходящие в эти комнаты.
Привидения-звуки, играя фразами,
Отпевая прошедшее, вновь не поняты.

Лето плавится и стекает на дно бокала.
И в богемском плену солнце в винном дрейфует море.
Ты в груди моей проросла солевым кристаллом,
Напитавшись слезами и кровью моей лав стори.

Шелест волн поёт и устало ласкает берег,
Размывая следы голливудской любовной драмы.
В пляжном доме погибших чувств с петель сняты двери.
Пыль забвенья покрыла узор нашей монограммы.

По окрестности вьётся шлейф сладковато-пряный
Отгоревших страстей, нашей тихой, щемящей неги.
Пишет почерком неразборчивым, нервным, рваным
Память глупая, прикрывая в мечтаниях веки.

Отдыхает ночь на отвесных могучих скалах.
А нутро моё завывает так хрипло, надсадно.
Лето плавится и стекает на дно бокала,
Не пьянит уже, нет. Аромат источает смрадный.

Ты не пахнешь ладаном, воском церковных свеч.
Не с тебя писали иконные образа.
Не касалось благословленье покатых плеч,
Только светом веры сияют твои глаза.

Сущий грешник, верить в спасенье не мой удел.
И не черпаю я в молитвах душевных сил.
Я, имея то, что когда-либо захотел,
Добывал всё сам, ни о чём Его не просил.