Андрей Драгунов - Происходящее. Стихотворения

Однажды ночью, выходя из дома,
на посторонний звук не отвлекайся —
иди к своей определённой цели.
Не прикасайся к людям незнакомым,
к собакам тоже ты не прикасайся —
они не добрые к тебе – на самом деле.

Не трогай самой разнесчастной кошки —
твоя забота ей, как рыбе зонтик —
она не для того здесь греет лапы,
чтобы любой, идущий по дорожке,
нашедший цель себе на горизонте,
мог запросто, вот так – её облапать.

Потрогай лучше дом на повороте —
он помнит как тебя перевозили —
уже давно… когда все были живы —
ещё – не в датах, что на обороте,
за кованной оградой, что закрыли…
Проход – по праздникам – на радость старожилам.

Попробуй, выходя – стать пейзажем,
каким-нибудь случайным украшеньем
всего того, что ночью – не заметно,
где фонари – лишь так – для антуража
где, даже, тень застыла без движенья,
решив не суетиться до рассвета,

когда росой вспотеют утром травы
и петухи обрадуются трижды…
Ты будешь далеко уже от дома —
в той части света, где не надо славы,
а всё вокруг – мгновения той жизни,
что долго так была тебе знакома.

Боже, Боженька!
Расскажи мне сказку
про белого бычка
и про вечное лето,
чтобы я уснул,
как положено пасынку —
без отца и матери,
хотя есть она где-то…
За горами и д о лами,
за рекой татарскою,
где меня не запомнили…
Расскажи, пожалуйста.

Настрой зрачок
на вид вокруг,
о, дурачок,
мальчишка, друг.

О, тихий отголосок дня,
услышь меня!

Ещё не стон.
Уже не крик…
Пустой вагон —
седой старик.

О, бесконечный шорох дня,
услышь меня!

Подай мне знак —
где ты, где я —
совсем пустяк
к исходу дня.

О, шум октябрьского дня,
услышь меня!
Купи билет
в один конец —
на склоне лет —
дурак! Беглец!

О, смолкшее биенье дня,
услышь меня!

Соседи разделили со мной хлеб
и жареную рыбу разделили.
Вина налили – тоже – на обед —
не как чужие – до краёв налили
и… завели печальный разговор
о том, что жизнь прожив за половину —
у них бандиты отобрали двор,
чтоб ставить свою чёрную машину
и жарить мясо – прямо во дворе…
– Как в этой, тьфу, американской фильме!..
Дымится чай на кухонном столе,
баранки в вазочке, как в детстве мы любили.
Увы, теперь другие времена…
Соседи – как-то быстро постарели.
Иных уж нет… А посланные «на»
вернутся, говорят, в конце недели,
отбыв свой срок. Гляжу с той стороны,
откуда взгляд раскраивает стену —
на сношенные некогда штаны
и на грядущую погоды перемену…
На выцветший рисунок на стене —
обои клеил кто-то из соседей —
уже давно, тогда ещё – при мне…
Теперь уже совсем не те соседи.
Давид уехал, Марка больше нет…
Сижу, как у разбитого корыта,
гляжу на эту трещину в стене —
за ней вся жизнь, как будто, на открытке.

Длиннее ночи биография души,
когда не спишь и думаешь о смерти —
о том её фрагменте, что спешит
всех обогнать – хотя бы на рассвете,
не дожидаясь времени уже —
какой-то его малой части – даже,
не думая о бьющейся душе,
заботясь только о её пропаже,
то есть – о выгоде. Во внеурочный час,
когда и петухи не донимают —
она твоих не открывает глаз —
уже – а лишь сильнее зажимает
и морщит лоб, и затыкает рот
какой-то тряпкой, чтобы ни пол звука,
ни вздоха, даже… лишь холодный пот,
как кровь течёт на выпавшую руку
из-под подушки, из-за головы,
когда уже не пробуешь проснуться,
чтобы последний раз сказать – Увы…
или попробовать ещё раз улыбнуться.

Грызу сухарики, подаренные мне
соседкой Шурой.
Листаю Фасмера в осенней тишине
и пью микстуру.

Сухарики из Пензы привезла
соседка Шура —
там младшая сестра её жила
пила микстуры.

А в сентябре – недавно – умерла.
Соседка Шура
её похоронила, как могла
и пьёт микстуры.

Грызу сухарики сижу
соседки Шуры
и вспоминаю всех, кто жил
и… пил микстуры.