Елена Картунова - Найди свой дождь. Сборник стихов

Пробужусь когда-нибудь, и боль
облаком развеется по ветру
и уйдет в ничто сама собой.
И тогда я вновь начнусь рассветом.

Там бродит одичавший лунный свет,
скользя по нескончаемому льду.
Там в каждом вздохе – сотни тысяч лет
с безмолвием бредут на поводу.

Там прошлое – в картинках витражей.
Ложатся вереницей имена
на полки в миллионы этажей.
И снегом опадает тишина.

Туда уходят бывшие дела,
безумие пророков и святых
и страсти, прогоревшие дотла.
Там вечности космическая стынь…

Несу туда последнюю любовь,
измученную. Грезится покой.
Устала. Ей бы сон да тихий кров.
Корзинку – на порог. Машу рукой.
Пытаюсь не оглядываться.
Нет!
Пускай – слепа, убога, но моя.
Её – к груди, как чадо, и – на свет,
из глаз больных высасывая яд.

Расквасился день, обреченный на дождь.
Рассыпалось небо на мелкие капли.
И грусть, опираясь на тонкую трость,
взирает на мир из-под фетровой шляпы.

В лагунах ее фиолетовых глаз
скользят акварельно-прозрачные тени,
и весь накопившийся слезный запас
грозит превратиться в каскад наводнений.

А где-то расцвеченный прячется мир,
замазанный серостью вредной погоды.
Осталось разжечь заскучавший камин
и тихо бренчать на рояле по нотам,
представив, как в недрах живого огня
рождается море.
Под пламенем солнца
мы тесно сидим на горячих камнях.
А сердце бесстыже и радостно бьется.

Когда твой камин запылал, я подумала:
«Странно. Зовущее пламя змеится,
как ловчая сеть».
Бежали хрустальные искры по контуру граней
наполненных кубков.
Пронзала калёная весть.
Струясь, колыхалось горячее марево вздоха.
Поигрывал светом дремучий пещерный огонь
из диких времён, из далёкой звериной эпохи.
Стихия очнулась, а с ней первобытный дракон.

Ворочался ветер, неистово пробуя крылья.
Вода изогнулась, азартно горбатя волну.
И дрогнули камни. Клубы вулканической пыли
окутали разум, склоняя к беспечному сну.

Ответный огонь в бирюзовых тонах с позолотой
катался пантерой. Кровавился хмель в хрустале,
и плавились горы. Дракон, обретая свободу,
то к небу взлетал, то, рыча, прижимался к земле.

Захлопали ангелы – дань кульминации пьесы.
Финал вычисляя, в аду заключали пари.
И только лишь Бог, наблюдая не без интереса,
лениво зевал над огнями вселенской игры.

Ты думаешь, если любит, лепи из неё, что хочешь?
Ты думаешь, будет свечкой
послушно гореть в руках?
Для прихотей – пластилинна,
безропотна и порочна.
Захочешь —
в морозной стойке до заданного звонка.

Лекала твоих привычек
в изгибах круты до боли —
жестокая перекройка на твой извращенный вкус.
От мерок железных тесно, на теле горят мозоли.
Но верность её собачья для дела – козырный туз.

Однажды она застынет
куском обожженной глины.
И ты возмутишься формой, и станешь её ломать,
надеясь вернуть пластичность.
Но хрупкие половины
останутся непокорны.
И ты, вспоминая «мать»,
начнешь молотить осколки
и злобно плеваться грязью.
Она обольётся ливнем, обсохнет и воспарит.

Когда пропадает вера,
экс «бога» свергают наземь.
сминая его законы, и храмы, и алтари.

Поймешь ли, король шаблонов
и узких тисков Прокруста,
идею Творца различий,
вдохнувшего в глину жизнь?
Божественное исправить —
бездарнейшее искусство.
Но, может, она забудет… во благо твоей души.

Всё – то же, всё – по кругу. День сурка.
Лишь время неизменно убегает.
Незримо изменяется река.
И ты другой, и я давно другая,
и мир не тот, и мысли подросли,
пустили корни, глыбами, не сдвинешь.
Хозяйничает в доме тихий сплин —
привычная, как воздух, половина.
Мы с ним срослись.
Бывает – убегу,
развеюсь и назад спешу с повинной,
чтоб рядом сесть на теплом берегу
и вдаль смотреть на мутные вершины,
о чём-то вспоминая.
Летний миг
подбрасывает свежие картины:
заката будоражащий кармин,
рассвет, одетый в дымку палантина.

А много ль надо страждущей душе? —
Дождя щепотку, ветра пряный привкус, —
и смысла всплеск на новом вираже.
А что до сплина… Он мне чинит примус.