Елена Картунова - Лунные письма. Сборник стихов и маленьких сказок

Вспыхнул свет и погас. Темнота и страх.
Оживились шорохи – бродят по закоулкам.
Притихли мысли. А призраки в зеркалах
ждут момента в душу вонзиться, как в булку.
В горле сердце бьется: бум-бум, бум-бум.
Вяло топчется время – почти на месте.
В голове приливами ватный шум —
эхо тишины.
За окном – неизвестность.
Громко хлопнула дверь ни с того ни с сего.
Ветру шкодить тайком – любимое дело.
Вон из дома! Играйся иди с листвой.
Да и мне бояться уже надоело.
Лучше дом успокою, ему страшней.
Мы – под крышей, а он – вдалеке от улиц,
скрипит и вздрагивает, как во сне.
Подожду рассвет. Посижу на стуле.
Свечу зажгу, начну ворожить.
Под напев заговора дом успокоится.
А вокруг шевелится дикая жизнь.
Волк завыл в степи – тоже бессонница.
Покатилась по гребню луна, таясь.
Дети сладко сопят в гнездах кроваток.
Скоро вернется муж. А я
погрущу украдкой.

Смотрит вечность глазами звёзд.
Жизнь кружит в Колесе Сансары,
убегая как от пожара
и кусая себя за хвост.

Долгий миг и мгновенный век
хороводятся в общей чаше.
Дразнят хрониками Акаши
беспокойные мрак и свет.

Ты фрактально распределен
в многослойности вариантов.
Там – обычный, а тут – с талантом.
Где-то холост, а здесь пленен.

Только что нам до нас иных.
Может, мы там друг друга любим.
И встречаются наши губы
каждый день, и года тесны.

Здесь другая бежит стезя.
Катастрофы от столкновений.
Улетает поток мгновений
без возможных путей назад.

Он ехал куда-то по узкой дороге.
Один или с кем-то, не знаю, ей-богу.
Мелькали дворы, а за дюнами – море.
Веселые черти сидели в моторе.
А кот возвращался с прогулки недавней,
мечтая о сливках и солнечной ванне.
Осталось чуть-чуть до родного порога.
И Рыжий привычно шел через дорогу.
Кот помнил, что транспорт его уважает.
Проблема «машины» не очень большая.
Но, видимо, этот не местный водитель
был слишком плохим человеком…
Простите,

коты и собаки за этого гада.
Мы крови одной с ним, но верю, когда-то
убийца в машине получит от жизни,
лишь сделал бы вывод полезный.
А Рыжий,
наверно, летает по райскому саду,
став ангелом рыжим и, может быть, – рядом.

Мир катится к черту, а мы – о любви.
Наивные? Или так надо
и песни руладить, и гнездышки вить?
А рядом дурдом и торнадо,
и грозно пугают всемирным концом
от жажды, мутаций и грязи.
Но эти страшилки – как в бездну свинцом.
Привыкли, хотя и не праздник.

Тут главное – вера в могучий «авось».
Еще есть «кривая», – помогут.
Смещается полюс, болтается ось,
туманы сожрали дорогу,
а мы – о любви. По-другому – нельзя.
Хоть капелька света в туннеле.
Поэтому радостно блещут глаза,
и кровь будоражится в теле,
когда о любви. И тогда – хоть потоп,
и тянет назло размножаться.
Программа такая: раздавят в ничто —
цепляйся оставшимся пальцем.
А вдруг да прорвемся? Других замело.
Одни артефакты в заносах.
И этот мирок напросился на слом.
Но нам подфартило с «авосем».

Красивое чудовище, но душное,
исчадие амбиций человеческих,
набитое игрушками ненужными,
постройками, далекими от вечности.

Чудовищу прислуживают жители.
Они им от рождения отравлены, —
рабы и жертвы, паства и строители,
безропотны, послушны, обезглавлены.

Но роем снов являются забытые,
веками затушеванные радости.
И память освещается софитами,
Там все не так – от общего до малости.

Напевы моря, свежее дыхание
лохматых гор, ущелья каменистые,
и бабочек ажурное порхание,
и небо безмятежное и чистое.

Ты там родной, понятный и заботливый.
Мудрец и ученик, частица целого.
Тебе подвластно солнечное топливо.
Ты бурю разбиваешь в пену белую.

«Ты был таким!» – гласят скрижали памяти.
А нынче жалкий раб, забывший прошлое,
распятый на кресте уютной слабости,
не ведающий правду и хорошее.

…А город ждет отмеренную порцию
внимания, глотая приношения
отбросов, суеты, жуя эмоции.
Он бог твой, беспощадная вселенная.

И вечер прохладней, и день стал короче.
Затихшее море уткнулось в песок
и что-то ему полусонно бормочет.
Спускается огненное колесо
за горы, роняя кипящие блики.
Потухшее небо зовет погрустить.
Плетется печаль по душе повиликой.
И сердце колотится в плотной сети
безвольной добычей осенних раздумий.
Тревога костляво царапает дверь,
урча плотоядно, как черная пума.
Бросаю ей клочья недавних потерь
и прошлых разлук. Пусть подавится болью.