Сергей Осипов: Зеркало. Итоги лирики

От этих греческих повторов
на плоскости —
сойти с ума:
как расправляет бок амфоры
гора на полотне холма!
И серп луны над Кара-Дагом
улыбкой крошечной дрожит,
и хочется услышать сагу,
что нам слагали гунн и жид.
И грека горькое веселье
здесь пива льёт холодный мёд,
И снег распластался под елью,
предсказывая строк полёт.

Сонливый кот, Chanel и веер,
и злого зеркала излом.
И нет загадочных феерий,
вся жизнь топорщится углом.
Благословен набор предметов.
К ним прикоснулся сам Рюдель.
Ломая бытия приметы
и, время резвую форель
на лик волшебного пространства
изящной кистью поместив,
Искусство – вечное упрямство!
рифмует краской: Стикс и стих.

В углу кафе художник,
и очень хочет он
всю мира невозможность
вместить в один рулон.
Среди разлитых винных луж
ты верно видишь Мулен Руж?
Не оттого ли так лилов
цвет занавесок и столов?
Иль выпил не один коктейль,
и в голову ударил хмель?
Трезвее станешь и решишь,
что муки творческие – шиш!

Две маленькие Пенелопы
пространство трудное прядут:
огромной рыбы омут ока
вершит над миром тусклый суд.
Хромает в рыбе христианство,
где под холодной чешуёй
позднеантичного альянса
веселие гремит собой.
А над Невой гуляет голод.
Простужен гордый Петербург.
В окно мансарды смотрит голубь
на то, как девушки прядут.

Над Петербургом треугольник строго
начертан в зыбком воздухе судьбой:
мальтийский крест, кораблик-недотрога
и ангел с золотою головой.
Три всплеска шпилей выкрали пространство
прекрасное у северных болот…
Спасибо, Пётр, за волю и упрямство —
капризной гениальности оплот.
Кривая Мойки огибает храмы.
В мансардах крыш запутался пловец…
Поэт и царь бредут сюда сквозь раны,
и боль, и скорбь находят здесь конец.

Восьмидесятый год. В Кабуле танков гул.
В России серебристые морозы.
И в Ленинграде мусульманин гнул
неслыханные цены на мимозы.
Я покупал душистый стебелёк
побега нежного, чтобы к ногам богини