Сергей Гуреев - Мой удивительный февраль. Том 4. Гражданином быть обязан

Парят в небе стаи. Счастливые лица,
Цветы на открытом окошке.
Я тихо листаю седые страницы,
Сверяясь с грохочущим прошлым.
Где сквозь неуютность,
Сквозь тени ушедших навеки,
Сквозь пламя багровых рассветов,
Я вижу как юность шального ХХ века,
Рубала с плеча эполеты.
И в бешеной скачке проносится время,
Винтовка в руке и на выцветшем шлеме
Багряной звездою отважное сердце дрожит.
Отец против сына, и брат против брата,
И кровь на груди у безусых комбатов,
И в жёлтом бурьяне неспетая песня лежит.

Пылили дороги, и яркое солнце всходило,
Прожить бы всё это. Да где там?
Им было немного, семнадцать не каждому было,
Да, в общем-то, дело не в этом.
Оркестр, эстрада, и в скверике Штраус и Моцарт,
Любить бы. Да нет, не успели.
И прямо с парада уходят на фронт добровольцы
В потёртых отцовских шинелях.
И снова разрывами стонут окопы,
И снова война против целой Европы,
И многим уже никогда не прожить этот бой.
Атака, атака – «Я пятый, я ранен!»…
Конверт треугольный в нагрудном кармане
Посмертно подписан горячею алой строкой…

Шары и салюты! И вальсы на старом паркете.
И радость. И песни. И пляски.
Тепло и уютно катаются мамы и дети
В цветастых и модных колясках.
Чтоб сквозь неуютность,
Сквозь тени ушедших навеки,
Сквозь пламя багровых рассветов
И детство, и юность уже ХХI века
Не видели тех эполетов.

Парят в небе стаи. Счастливые лица,
Цветы на открытом окошке.
Я тихо листаю седые страницы,
Сверяясь с грохочущим прошлым…

Приходит время. Наступает зрелость.
Когда же мы опомнимся? Когда
Вновь обретём утраченную смелость,
Чтоб оценить прожитые года?

На праздниках, по планам пятилетним
Учились с детства мы рапортовать.
Что передали нам – двадцатилетним,
Что сами можем мы передавать?

Награды сверху. Снизу только сплетни,
Где правды ото лжи не отличить.
Чему учили нас – тридцатилетних,
Чему мы сами можем научить?

Как научиться? Как расправить плечи?
Как на себя всю боль переложить?
Что нам учить, чтоб больше не калечить
Не нами покалеченную жизнь?

Как ощутить себя из безразличья,
Из скуки, показухи, воровства?
Как отличить гримёрное обличье
От честного прямого естества?

Каким пределом должен быть отмечен
Последний человеческий предел,
Когда палач «партийно обилечен»,
А остальным лишь лагерный удел?

И жизнь опять по бездорожью мчится,
Проносится. В какой вагон вскочить?
Успеть и осознать, и научиться,
Чтоб мы смогли чему-то научить?!

Я калымил на орехе,
Был в бригаде «лазаком».
Это тот, кто где-то сверху
Бьёт по шишкам кулаком.

Все рисковые ребята,
Не срываясь, не дрожа,
За своё, не за зарплату
Собирали урожай.

Что в итоге? Кто заплатит?
Не могу писать без слёз:
Стоило оно «горбатить»,
Чтобы кинул нас лесхоз.

Оптом сдать? Опять халтура,
В полцены – тонка кишка.
В общем, взял своё натурой —
Три увесистых мешка!

Думал, думал. Тихо, лихо,
Прокручинил все глаза,
Лишь один надёжный выход —
Со стаканом на базар!

Был ли рынок там? Едва ли,
Тот период не пришёл.
Правда, плату собирали
За твой собственный мешок.