Владимир Зангиев - Ночной крик вдовы. Русская провинциальная поэзия

Вода стирает острые края
осколка, – так же бытия
стирает время грань крутую. Я

логическое следствие отсюда
и вывел, что закономерность чуда
исходит к яви. Только ли простуда

извечный бич здоровья индивида?
А как же ёмкость суммы депозита?
Влияние дурное паразита

на отпрыска? Есть место в мире этом
дистрофикам, стандартным и атлетам
существовать чтоб. Даже по клозетам

заметно недержание мгновений;
все смертны – заурядности и гений
подвержены процессу омовений

в реке времён, несущей в запредел
барахтающихся, которым весь удел —
отдаться провиденью. Тленность тел

заложена в природе изначально
и это, в принципе, наверное, печально.
Но мир, как заурядная овчарня,

и время волком пожирает нас, —
а с ним бессилен даже Фантомас
на равных биться – не такой уж ас.

Эпох минувших жалкие следы
находим в антрацитовой руды
небрежном сколе. Зрелые плоды

должны опасть и дать дорогу юным.
Обязаны мы перспективой гуннам
и скифам и т. д. А вещим гамаюнам

нет места в мире равных перспектив.
Не может автор быть одновременно льстив
и в то же время – несколько учтив.

Быть иль не быть? – извечная задача;
об этом сколь веков уже судачат, —
но люди в этом споре мало значат.

Враждебен мир, загадочен и мрачен.
А космос исключительно прозрачен, —
он ждёт нас… и билет уже оплачен.

Отпустите меня в рай!
На земле истязать плоть —
непростительный драйв,
не одобрит сие Господь.

Мазохизм учредил бес,
чтоб грехами опутать чад:
пренебрёг волей небес —
пусть в содеянном уличат!

Но не каждый себе враг:
все издержки дурных карм
норовим отквитать, – так
в преисподней готовим плацдарм.

Даже бог нам – и не указ!
А на заповеди – плевать.
Свет в лампаде давно угас, —
ну и не о чем горевать.

А воздастся ли всем потом,
на исходе утекших дней?
Рок укАзующим перстом
ткнул туда, где всего черней:

мол, не смей рассуждать, смерд —
о тебе позабочусь сам!
Все мы с вами в разряде жертв —
вот и нА душу весь бальзам.

Ох, заказан таким рай —
там святошам на откуп места!
Не сочтите, что я враль
и косноязычны мои уста.

Я желаю всем вам добра
и скорблю об утратах всех.
На душе зияет дыра
и туда навалился грех.

Ну и ладно! Я не святой —
не простят прегрешений мне.
У судьбы нахожусь под пятой —
так придавлен на самом дне.

Обо мне позабудет люд,
лишь покину сей грешный мир.
Сатана чрезвычайно лют
и кровавый справляет пир…

Достигну дна, уткнусь туда и – баста!
А дальше будет некуда упасть…
Так долго мне выкручивали ласты,
вторгаясь в подсознанья ипостась.
И что теперь? Куда катиться дальше?
Какой ещё предложат мне маршрут?
От ощущенья непомерной фальши
во мне порывы с чувствами умрут…
Всплывать наверх, не мешкая, покуда
остался воздух в стиснутой груди
иначе и надеяться на чудо
не стоит позабытому среди
неразберихи, хаоса, сумбура
– наследия предшествующих лет.
Не мной расписана оркестру партитура,
не мне и танцевать кордебалет…

Человек, в сущности, слаб
пред разверзшейся пастью невзгод
и судьбы кровожадных лап
избежать – не имеет льгот.
Развернув души своей стяг,
в рукопашной атаке рок
победить норовит, как
бесшабашный Геракл. Срок
пребыванья его здесь
ограничен волей небес;
превозмочь обречён спесь,
ибо ей управляет бес.
И молитвой взалкав к Христу,
уповает на мощь богов;
в подсознанье: надеть узду
затаил – вот и весь таков!
«Ах, ты что умудрил, смерд! —
ужаснулся бессмертный дух.
Бог в решенье своём тверд,
посему к причитаньям глух,
загодя из Эдема низверг
он не зря своего раба».
(Завсегда замышляет клерк,
чтоб успешней была судьба).
Потому предназначен кнут,
пряник, также, для цели той —
пусть земляне не преминут
поступиться своей мечтой.
Бес коварен отнюдь не зря,
впрямь его наставляет бог —
он на небе за главаря, —
на покорность всех чад обрёк.
Каждый должен пройти свой ад
(отражён в формуляре кар!),
пусть хоть как ты сему не рад —
персонален и твой кошмар.
Вот и пробуй душевный пыл
средь благих остужать дел,
чтобы бог тебя возлюбил
и облегчил тебе удел.