Владимир Зангиев - Ночной крик вдовы. Русская провинциальная поэзия

Здравствуй, мама. Я пришёл – твой сын.
Как чувствуешь себя в обители небесной?
Да, да, прибавилось и у меня седин
и лезу, как всегда, горой отвесной.

А как твоя гипертония, сердце как?
Полиартрит не ломит ли суставы?
А на столе моём обычный кавардак.
Судьба не вписывается в привычные уставы.

А внучка очень-очень подросла,
тьфу… тьфу и, слава богу, – не болеет.
Марине в сентябре от первого числа
вручили первый класс. Справляется. Сумеет.

А эти грозы, мама, каждый день —
теперь значительно испортилась погода.
На островах землетрясенья тень —
трагедия японского народа.

Уже темнеет. Ждут меня дела.
И тень креста, как маминой ладонью,
скользнула по щеке, на голову легла
и тихо отошла в своё бездонье.

Я шёл и думал: «Милый дипломат,
ты ненавязчиво детей своих утешишь, —
ведь знаешь, что житейский сопромат
я изучил вполне, но ты за руку держишь.

Ты мудрая, всё поняла без слов,
ты сердцем чувствуешь как нам живётся трудно.
И столько развелось сорвиголов,
и бьёт о камни штормом наше судно».

Я в жизнь уверовал опять —
имеет место факт;
как говорится, заключил
с судьбою мирный пакт
и отношениям теперь
присущи лад и такт.

И проецирую размах:
и ввысь, и вдаль, и вширь —
и подходящий приглядел
для этого пустырь,
пора уже и приступать
там строить монастырь.

Душа избитая болит,
чужих чураясь глаз, —
так надоел мне за спиной
друзей заклятых ляс;
безумно хочется от всех
забиться в тихий паз.

Вдруг краской розовой рассвет
окрасил даль слегка.
И воспарила к небесам
душа, как пух, легка.
И показался мир вокруг
фрагментами лубка.

Безумно хочется пожить,
беспечно сжечь года —
наступит следующая жизнь
не знаю ведь когда.
И не оставить на земле
как за собой следа?

Потомок ступит на тропу,
протОренную мной, —
его пусть к цели приведёт
неведомой… иной…
но не поставил лишь бы он
потом всё мне виной.

А, впрочем, чёрт его дери! —
пусть пробивает сам
свой путь сквозь дебри, кущери,
пусть разбирает хлам…
За всё – уж что ни говори —
воздастся по делам!

А если долей тяжкою
обиженный скулит, —
сугубо дело личное —
пусть чувства зачехлит,
когда душа избитая
страдает и болит.

Не нам с тобою первыми
столь мук терпеть пришлось.
От жизни стали нервными —
несчастья б ни стряслось;
распоясались стервами
в нас чувства: ярость, злость.

Ну что ж! На божью волю
осталось уповать… —
кляня земную долю,
распятье целовать.
…пойду с душевной болью
вещички паковать!

Выпад судьбы грозен —
больно разит жало;
бросит картуз оземь,
дабы сподручней стало
нервов тугих струны
рвать вопреки смыслу.
Манит тропой лунной
ночь,
пустотой нависнув.
Звёзд истлевают угли.
Утро за всё взыщет.
Тело о быт обуглив,
станешь душой чище.

Заря целует алыми устами
в последнем вдохе уходящий день,
освобождая место чёрной даме,
стремящейся под бездны звёздной сень.

И сотрясая грозными рогами,
властитель водрузился в вышине.
А Зодиак фигурки-оригами
созвездий внёс откуда-то извне,

соединив мерцающие блики
в астрологически сложившийся прогноз,
где предначертано судьбою в каждом миге
всё то, что бог собственноручно внёс.

И мрак простёр трепещущие длани,
под лоно коих бренный мир увлёк.
И остаётся нам тщетой благодеяний
умерить беспощадный к жертвам рок.

…и бог обрёк возлюбленное чадо
на муки, испытания и смерть,
дабы познало человечье стадо
величье духа, воли доброй твердь.

А мы орём толпою заполошной:
«Распни Его скорей, центурион!..»
И, искажая грамотой подложной
весь смысл перед натиском времён,

стремимся данным способом избавить
живую плоть от выпавших невзгод.
И с пожеланием: в покое нас оставить! —
мы обращаемся к Творцу из года в год.

Спасенья нет погрязшим в скверне душам:
любой из нас, как есть, иезуит!
При жизни если жирный кус откушал,
то очищения диета предстоит.