Андрей Драгунов: посёлок. будничные стихи

Из коридора – в комнату – запах замёрзшей копчёной рыбы —
кто-то к обеду вернулся с рыбалки с большим уловом
и теперь все стены пропахнут лещом, судаком… Приливом,
то есть – всем тем, от чего не избавишься добрым словом.
Лишь сигаретами – только – и вытравишь этот запах!
Никакая химия – с её невообразимым вкусом —
не справится с тем, что теперь у всех соседей на завтрак,
то есть, с тем, с чего начинается каждое утро.

Не слушай выкрики бесноватой соседки в форточку —
горе её безмерно – после потери сына, будущего и хлебной
карточки…
не смотри в её сторону – можешь остолбенеть и ослепнуть,
потому что взгляд у неё, как и слова её – крепкий…
и не меркнет, даже, когда молчит и говорить ей нечего —
по любому поводу. Не тускнеет – ни днём, ни вечером.
Ей без надобности чьи-то слова понимания…
не просит к себе – ни хорошего отношения, ни внимания.
Ей не надобно, в сущности, даже течение времени —
смотрит в окно, подперев подоконник тупыми коленями
и… считает вечность, которая ей осталась —
после смерти сына… Всё остальное – такая малость!
По сравнению с вечностью – меркнет, даже!.. хлебная
карточка…
и простуда – с кашлем и насморком, что через форточку.

На столе, сквозь скатерть, капля… Жира, смолы?
Столько лет стол на кухне – смола не должна сочиться…
Но, ведь, плачут в церкви иконы – не от жары!.. —
только тогда, когда что-то должно случиться…
или – кто-то умер уже… По нему печаль —
проступает сквозь скатерть?.. Он ли всему причина?
Или что-то другое, чего бесконечно жаль?.. —
от чего влажнеют глаза, даже, у мужчины,
или, как у дерева – только одна леза,
но с хорошую бусину, чтоб точно – уже на память —
не из-под скатерти, что будет лежать всегда —
будто нарочно, чтобы её руками
тёрли и пачкали. Пальцами через ткань,
не утруждаясь с пальцев стереть изнанку —
тонкие линии, что, как всегда – за грань —
дальше обычного, как в снегопад на санках…
или пешком по городу – через снег,
чтобы не видеть больше пятна на ткани…
Жира? Смолы?.. – всего, чем печален век,
то есть – всего, что – только уже – на память.

Старушка в берете, поверх него белый платок,
в валенках, с сумкой, с какой-то бесцветной палкой —
пересекает, утром возникший, на месте лужи каток.
Лужа замёрзла и… ей никого не жалко.
Ближе к земле – колени – ближе к воде…
или ко дну – замёрзшей холодной лужи —
что-то знакомое… Где это было? Где?
Где-то, наверное, было… Декабрь. Стужа…
и отражение, но не в воде – в стекле
маленькой булочной, где над дымящимся хлебом —
женщина в белом берете и в белом платке —
плакала горько, как снегом декабрьское небо —
вспомнила что-то… Декабрь. Война. Ленинград.
Чёрная корка из клея и пекарских сказок —
слаще была, чем – для внучки её – шоколад…
Пекаря – жалко – от голода умер, ни разу
крошки не взяв со стола… Просто лёд и декабрь.
Просто хрустит под ногами замёрзшая лужа…
Просто тот пекарь – мукой – засыпает всё… как бы.
Белый берет и… платок – не особенно нужен.

Мне было холодно, я кутался в пиджак
и вспоминал – как летом было жарко.
Ругался на жару, что тот дурак —
на женщину с веслом в алее парка —
за непристойный вид и за весло,
что, якобы, не так оно должно быть…
Теперь алею снегом занесло —
после листвы и мусора… Веслом бы
всё разгрести, но нем к воззваньям парк!
Собаки метят островки газона…
и почтальонша, точно на пожар,
разносит извещения из зоны…
А было время – первый секретарь —
сам – приезжал разглядывать руины —
о чём молчит единственный фонарь
и женщина с веслом та, что из глины,
но с нежною душой. Молчи! Терпи!
Муж – пьяница – не бьёт, значит – не любит…
Молотобоец, мать его дери!.. —
А как же – без любви! Скажите, люди.

…хороший, белый, чистый снег —
грех по нему топтать ботинком.
Отпущенный на волю человек —
досрочно – согревается соринкой
в своём глазу… Свободная слеза —
не первая – но первая на воле.
Слепит от белого… как в церкви образа…
и дух хмельной гуляет на просторе.
Таксист везёт в чужую – пока – даль —
там где-то адрес, где его забыли…
и от того – в глазах его печаль —
а был ли тот, которого любили?..
Должно быть был… Колёса крошат снег.
Пейзаж зимы расчерчен проводами…
У Блока – в венчике какой-то Человек,
а хочется, увы, к прекрасной даме…