Сергей Черсков - Оранжевый солдатик. Стихи

В одном плохом богоугодном месте
В тяжёлых коридорных сквозняках
Болезнь и нищета гуляют вместе,
Утаптывая злого старика.

Его худое тело узловато.
Скрипит фальцет, как якорная цепь.
А то, что помирает небогато,
Так никогда от золота не слеп.

Старик силён. В аду его постельном
Немая память побеждает страх —
И море разливается по венам,
И пена закипает на губах.

Там – юность на бушующем просторе,
Тут старость – обмелевшая река.
Старик уснёт и вновь увидит море…
Но море ждёт другого старика.

По вечернему морозцу, у прохожих на виду,
Я в коричневом пальтишке
вместе с матушкой иду.

В доме отчима сказали: я – ублюдок, мама —…
Только матушка решила это так не оставлять.

В диетической столовой мы вареников съедим,
Снова матушка поплачет:
я – любимый, я – один.

А потом пойдём посмотрим интересное кино:
Драки, битвы, перестрелки, лимонад в буфете, но

Нас опять отыщет отчим, он умеет догонять,
Будет плакать, извиняться —
мама будет извинять.

Он возьмёт меня на плечи – классно так —
сойти с ума!
Мама, папа, день рожденья и поэзия сама.

– Холосо пою я, мама? Холосо? Ну, холосо?
– Хо-ро-шо, сынок…
И в гору покатилось колесо.

Седое утро гасит звёзды
И лишь одну – не потушить.
Все объяснимо слишком просто:
Она смертельно хочет жить.

Мне никого теперь не жалко,
И никому не жаль меня.
Ночь постарела, обветшала —
Пришёл рассвет другого дня.

Глубокомысленные свитки
Горят, как чистые листы.
Безумец, брось свои попытки —
Спасти меня не можешь ты.

А ночь придёт. Под небом звёздным
Зажгутся новые костры.
Прими, пока ещё не поздно,
Такие правила Игры.

На забытой всеми остановке
Постер на обшарпанной стене:
Целый мир с айфоном по дешёвке,
Целый мир по бросовой цене.

Да кому он нужен, этот глобус?
Запаршивел глянцевый восторг.
Где автобус? Укатил автобус,
Тяжко чертыхаясь, на восток.

Сигарета на четыре вдоха…
Я окурок втаптываю в грязь.
Кашляю в кулак – и слышу грохот.
Я устал, с простудою борясь.

Тихо. Ветер ничего не носит.
Пусто, словно все заражены.
Благодать… Покойно дремлет осень,
Пользуясь режимом тишины.

На забытой богом остановке
Есть портал в простреленной стене:
Целый мир с айфоном по дешёвке,
Целый мир по бросовой цене.

Ненависть… Эта река глубока, сильна.
С той и с другой стороны говорят по-русски.
Снова на русскую землю пришла война.
Бронежилеты, сферы, АК, разгрузки.

«Встань, рядовой!
Вот приказ: прекратить войну!» —
Небо гремит у разбитого обелиска.

«Фрицы… сейчас бы гранату ещё одну…
Кто это? Что это? Чей это голос близко?..»

Воину, павшему семьдесят лет назад,
Нет и не будет покоя на э (том) свете.
Он восстаёт, и зияют его глаза,
Он обрастает плотью, и страшно смерти.

Он озирается, ищет свой ППШа.
Он поправляет истлевшую гимнастёрку.
Где-то под нею не рана болит – душа —
Необъяснимо, немыслимо и жестоко.

Всё, что он помнит, – такой же стоял туман,
Так же бесились без устали пулемёты.
Небо решило: живые сошли с ума.
Небо, спасая живых, призывает мёртвых.

Кому-то
мешают смеяться крючки,
Кому-то
носы – целоваться.
Жесть, если что-то мешает —
Профану танцпола известно.
Глупость – мешает спросить,
Ум – дать ответ на вопрос,
Мишень никому не мешает,
Но…
в неё стрелять интересно.
Во мне плачет малый ребенок,
Тянет к тебе ручки-ветки.
Я их ему обломаю.
Я помешаю.

Плечом к плечу стояли в ряд.
Их было триста шестьдесят
Угрюмых дней.
Но пять – других – летели мимо,
Красивы и необъяснимы,
И все – с улыбкою твоей.

Дальней дорогой сшиваются города.
Спит на переднем сиденье моя родная.
То, что – моя – родная, – она не знает.
И не узнает, конечно же, никогда.