Игорь Соколов: Мой Вуди Аллен

«Тот, кто был счастлив в любви, не имеет о ней никакого понятия. Традиция – это иллюзия постоянства.»

«…в сущности, мне самому принадлежит немало любопытных идей (правда, все они касаются шведских стюардесс, черных чулочков и наручников).»

«Деньги – это еще не все, и все же лучше быть богатым, чем здоровым. Представьте себе, что вы входите в мясную лавку и начинаете расписывать свое здоровье: „Посмотрите, какой у меня загар, а еще я никогда не простужаюсь!“ Не ждите, что мясник тут же примется рубить вам мясо (если, конечно, он не круглый идиот). Быть богатым все-таки лучше, чем бедным, – хотя бы если исходить из чисто утилитарных соображений. Хотя, конечно, счастье не купишь. Взять, к примеру, стрекозу и муравья. Стрекоза развлекалась все лето, а муравей вкалывал, как проклятый. Наступила зима, стрекоза осталась ни с чем, а муравей стал жаловаться на боли за грудиной. Да, насекомым не позавидуешь.»

«жизнь не вытанцовывается…»

«Между прочим, страх смерти связан прежде всего с тем, что за нею может не оказаться загробной жизни – это должно особенно удручать тех, кто всю жизнь регулярно брился.»

«Мы знаем, что мозг самого совершенного компьютера не столь совершенен, как мозг пчелы. Правда, это же можно сказать и о некоторых наших родственниках.»

«Может быть, люди должны время от времени поперхиваться едой? Может быть, это часть некоего непостижимого космического замысла? Не излишнее ли это самомнение – считать, что благодаря научным исследованиям мы сможем контролировать все на свете? Человек заглатывает слишком большой кусок бифштекса и давится. Что может быть естественней? Какое еще нужно доказательство утонченной гармонии Вселенной? Нам никогда не будут ведомы все ответы.»

«Шейла. И давно у вас роман?

Норман. Я бы не стал пару невинных свиданий называть романом.

Шейла (заглядывая в дневник). Судя по этому, только в День президентов вы спарились четыре раза.

Норман. Допустим. Но вы же знаете – принято одновременно отмечать дни рождения Линкольна и Вашингтона.»

«Фред. История такая: Икабод Крейн обречен вечно носиться по лугам и долам, держа башку под мышкой. Он был немецким солдатом, его убили на войне, теперь он – всадник без головы.

Джим. Он был гессенским кавалеристом.

Фред. И вот он прискакивает в дежурную аптеку, и голова говорит: у меня дикая мигрень. Аптекарша отвечает: вот, пожалуйста, две таблетки суперсильного экседрина. Тело платит и помогает голове запить лекарство. Следующая сцена – тем же вечером, позже. Всадник едет по мосту. Голова говорит: знаешь, я просто заново родилась – мигрень как рукой сняло. И от этих слов телу становится грустно. Оно понимает, что здорово влипло: ведь если мигрень начнется у него самого, то, не имея головы на плечах, от нее уже не избавиться.»