Терентiй Травнiкъ: Я выучу тебя, как песню – наизусть…

Влюбился в женщину Поэт.
В поэта Женщина влюбилась;
На перекрестье всё случилось —
Соединились звук и цвет.

Соединились два желанья —
Прямолинейность с очертаньем,
Но ничего не изменилось
Средь счастий призрачных и бед.

Она – понять свободу тщилась,
Он – воспевал очаг и кров.
Она – возвышенно молилась,
Он – изучал молитвослов.

Как день и ночь, как хлад и пламень,
Кувшин и терпкое вино
Они – подобие искали
И… отторженье заодно.

Но в каждом слоге c полуслова
Она улавливала след
Такой желанной и искомой
Любви, знакомо-незнакомой,
Той, что казалось, вовсе нет.

Той, что способна вздохом, стоном,
Зажечь неизреченный свет —
Наперекор земным поклонам,
Дать в духе правильный ответ.

В поэта Женщина влюбилась…
Влюбился в женщину Поэт.

Ее схоронят в холод, в сырость, в ночь.
На веки вечные исчезнет все, что было.
Она достанется земле, ей не помочь —
Все поглотит беззубая могила.

Ее не тронет больше поцелуй,
Не будет ласк для жаждущего тела.
Свернется кровь – тяжелая, как ртуть.
Она мертва, она в гробу… И дела —

Нет больше никакого до нее —
Ни будущей весне, ни алым зорям,
Ни радостям, идущим день за днем
И следом ковыляющему горю.

И только благодарное – «N.N.» —
К строфе ее негаснущего света,
Как вязь неизреченных ею тем —
Останется в помяннике поэта…

Она – одна,
Почти – у дна.
Её не слышно и не видно.
Она цвела и – отцвела.
Она забыта и разбита.

А дети? – Выросли, ушли…
Любимый? – Так и не влюбился.
И проплывают корабли —
Им не причалить —
Берег смылся.
И сохнет юбка на ветру
Последнее, что ей осталось —
Одеть её и по утру,
Разгладив юбки алый парус,
Закрыть глаза и верить в то,
Что это ей не показалось.
2009
* * *

Лежишь… Не спишь. Обнажена.
Я наслаждаюсь наготою…
Лишь стыд из шелковых волос —
Прикрыт расслабленной рукою.

Я дорисовываю взглядом,
Ты – безмятежно отдаешься
Игре… Тебе сейчас не надо —
Прикосновений. Ты смеешься

Над тем, что с нами происходит —
Под музыку моих смущений.
И сотни голых отражений
Твоих – вокруг кровати бродят.

В миниатюрных зеркалах,
Изогнутая формой сложной:
В заколке, в запонке, в часах —
На миг ты стала невозможной,
Недостижимой для меня.

Так королева осторожно
Зовет на ласки короля,
Сокрыв от челяди рошкошность
Голубокровного огня…

Твое тело мне просто необходимо,
Оно вязкая, теплая белая глина.
И, подобно Родену, я трогаю плоть,
И втираю в твой мрамор
прозрачную новь.
Отсекая – творю.
Вижу, как по губам
Пробегает язык,
Прибавляя им блеска,
И стекает волною волна по рукам,
Придавая значение жесту.

Прости за всё меня, родная.
Я ухожу, нет, улетаю.
Не тот… Я знаю, что не тот…
Не мой, по-видимому, год…

Немой поэт красноречивей,
Чем тактом выверенный слог.
Он верен сердцу, а не стилям,
В нём всё – любовь, а значит – Бог.

То означает – верен слову,
Отвергнутый тобой пиит,
Пусть он презрен, гоним, но только
Твоей любовью не забыт.

Бегите женщины – поэтов,
Храните, женщины, стихи.
В них столько сладостных запретов,
В них столько горестных молитв…

Я бужу тебя стихами,
Как царевну молодую,
Осторожно прикасаясь,
Поцелуем к поцелую.

Не дописываю строки —
Лишь намёки, лишь… намёки.
Шёлк атласных поцелуев:
Амбра, мускус и пачули.

Губы нежно приоткрыты…
Негой спелою ланиты
Отливают в час рассветный:
Ничего не нарушает
Тишины моей царевны.