Терентiй Травнiкъ: Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

И всё, что вижу в эту пору,
Всю писсаровскую мазковость,
И перелётность, и кленовость
Вверяю вам, читатель мой.

Ещё скажу, добавив к слову:
Такой желанный
и…
родной.

Всё дописать. Поставить – точку,
И ранним утром, когда свет,
Идёт волною на просвет
Тумана мутной оболочки,

Задуть уставшую свечу,
Что рядом плакальщицей верной
Все строки, начиная с первой,
Вверяла древнему огню.

И напоследок, словно подпись,
Скрепившую всему итог,
Над письменным столом, как вензель —
Свой дивно пахнущий дымок,

Оставила моим началам,
Благословив на новый день,
Которого – всё будет мало,
Как ни крути, как ни одень.

Воск капал на листы устало
И гнулась майская сирень,
Как фиолета опахало,
Как глубины полночной тень.

Иду в свою работу с головою…
Любимая, ты делу не помеха.
Не стала ни гетерой, ни мечтою,
Но – спутницей, родному человеку.

Нет, в беды не беру, один в них маюсь,
Ползу один по этим самым бедам,
Строфою немудреною вплетаюсь
В печали я о песне недопетой.

Расходимся велением судьбы,
Ведь сердцу – даже строчкой
не прикажешь.
Печаль непостижима для весны,
И за весну – «любимый мой» —
ты скажешь.

Два мира, два пути Мужчине:
Один – творить и созидать,
Другой, опутавшись кручиной,
Из плоти Женщину спасать.

Ведя её по зыбям чувства, —
Соленый вырастить кристалл,
Но демон мастерит искусно,
Он для неё – Искусством стал.

Там нет благоуханья света,
И иллюзорен чистый цвет.
Казнила женщина поэта:
Глава на блюде – вот ответ.

Умолк пророк. Соблазны плоти
Пленили танцами царя,
И до сих пор, незримой гостьей?
Стучится к женщине – земля.

И как в невольном сновиденье
Вползает мрака пелена,
Так к женщине приходят тени,
И вновь – покойница она.

Дано мне видеть маску смерти
На лике женском в этот миг,
Печальней нет её, поверьте:
Горит погашенностью лик…

В доме по-ночному тихо.
Фонарей дрожащий свет
Сочным цветом облепихи,
С желтизной лёг на портрет.

И в причудливом дрожанье,
Проявившихся теней,
Вижу я, как оживает
Образ твой в душе моей.

Слышу шепот. Вижу – губы,
Сквозь натянутость холста,
В эти самые минуты
Мне являют чудеса.

В полуяви, полудрёме
Вновь мы встретились с тобой.
На стене – портрет и в доме
Только – я и… запах твой.

Запах имени и жеста,
Запах взгляда и шагов.
Льётся по стене отвесной
Бой встревоженных часов.

Но ничто нам не мешает
Наслаждаться тишиной
И вкушать невинность тайны,
И вдыхать её покой.

Не говори мне – не люблю.
Пусть так, но промолчи, родная.
Дай – доиграю, допою,
Чем грезил, чем живу, мечтая.

Всё то, что на сердце лежит,
Дай выплакать стиха твореньем.
Не говори мне – не люблю,
Не уводи под гнёт сомнений.

Дай долететь до синевы,
До убаюканности звёздной.
Пусть не нашёл любви, увы,
Но накопившиеся слёзы,

Возможно мне ещё сдержать,
Не дать им накатиться рёвом,
А только выжаться в тетрадь
Стихом – до ниточки солёным.

«Почем стихи?» – спросил я как-то
Торговца книгами с лотка.
Он мне ответил виновато:
«Давно – поэты с молотка.

Начнем с рубля, а там увидим,
Бывало з а три отдавал,
Вчера, вот, – Травника купили,
Так за два семьдесят отдал…

А то – давай, стихи, что надо,
Бери… за столько, – сколько дашь.
Неихненское нынче время,
Не гри-фи-лит-ся карандаш».

Я выкупил свои вериги
На все, что были – за углом.
Москва… Осенняя… Дом книги…
Что дальше? – Допишу потом…

В новый год подарите мне снега,
А еще шаробёдрую бабу
В панталонах снежного цвета.
Рыхлым телом, похожим на вату.