Терентiй Травнiкъ - Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4

Может, здесь – за поворотом —
В этой праведной глуши
Под январским переплётом
Ждёт меня иная жизнь…

Морозно и сиренево
январским ранним утром,
Пишу под настроение
– палитрой Грабаря.
И, кобальт фиолетовый,
на это время суток,
И староновогодняя под кобальтом заря.

Москва живёт по-зимнему:
воротниково, варежно.
Ещё – снегоуборочно,
как в сводках говорят.
Там снег сползает крышами:
«Туда не ст о ит, барышня»
С акцентами восточными
теперь дворы звучат.

В троллейбусах на стеклах —
узорчатые мётла.
У мамы на коленях – укутанный бутус
Окошко в свежем инее царапает с охотой
И незаметно пробует
соскрёбышность на вкус…

А степь холодная была,
А степь в снегах тогда лежала,
И перло-мутная луна
Над степью тучи оплавляла.

И в той степи, глухой, как в песне —
Раздвинув горечью века,
Каким-то жалобным предвестьем —
Стонала просьба ямщика.

И было столько в ней печали,
Что обходили стороной,
И стон ветров, и волчий вой,
И туч воинственных скрижали.

И было столько в ней мольбы,
Что звёзд бесчисленных лампады,
С паникадилием луны
Мерцали слезно-виновато.

Судьбою Божий суд свершился:
Оставив тело замерзать,
Спасённая душа молилась
Строкою песенной предстать…

И с милосердием исполнил
Господь прошенье чудака:
С тех пор в народной песне вольной —
Живёт нетленная душа.

Дотянуть бы мне до смерти,
Раньше б мне не умереть.
Есть ещё дела, поверьте —
Дописаться и допеть.

До конца дойти, до точки,
До предела, смысла, дна,
Чтоб в мазках, аккордах, строчках
Стала снова жизнь видна.

Но не та, что от законов
Спину выгнула дугой,
А иная, где состроен
С духом – мерный сердца бой

И не видимая правда
Исполняет волю в ней,
Ни бравада, ни отвага,
А любовь – любви твоей.

Той, что накопившись делом,
И молчанием простым —
Слаще сладкого б мне пела —
Будь собой! Ни кем иным…

На стыках секундных ищите ответы.
На стыках, где между «уже» и «ещё» —
Все тайные смыслы, энигмы, секреты
Ждут час, чтоб начать воплощенье своё.

На стыках дня с ночью и в пересеченьях
Всех минусов с плюсами, яви и сна —
Скрывается то, что здесь – меньше мгновенья,
Но глубже, чем бездна его глубина.

На стыке, где знания не различимы
А с первой строки говорит эпилог —
Хранятся для будущих следствий – причины,
Начало начал и итогов итог.

Морозно и феврально
Сегодня за окном.
Мой дом – изба-читальня,
Весь в тишине мой дом.

Снег хлопьями ложится
Шурша, шурша… Шуршат
Неспешностью страницы
И на меня глядят.

Раскрылась книга-птица.
И вместе мы летим
Над сонною столицей —
Над городом большим.

Всё выше, дальше, глубже…
Теперь – и над землёй.
Остались где-то стужа
С Москвой – за запятой

Февраль остался с ними
А в нём – печаль моя,
Теперь сказать осмелюсь —
Исповедальная.

Я белолистно белый,
Как тот недавний снег.
Крошусь – подобно мелу.
Пишу: азм – человек!

Пришёл – из ниоткуда.
Держу путь – в никуда.
Несу с собою чудо —
Всего две буквы: «д» -«а»!

Да – каждому на свете,
Да – миру и мирам.
Пусть «да» звучат в ответах.
«ДА!» – говорю я вам.

Я умру туда, где – любят.
Я уйду, когда в строке
Больше ничего не будет
Ни о вас, ни обо мне.

Я закончу – многоточьем,
Передав свой мир другим,
Чтоб разорванное в клочья,
Время стало вновь живым.

Чтобы слово высекалось,
Из секунды на века,
Чтобы впредь не обрывалась
Многоточием строка.

Я – готов, и предо мною —
Снова чистый белый лист.
Напишу, согласно строю —
В си-минор строфу… На бис