Юрий Пашанин: Заячья амнезия. Сказки

Червячок с вилка капусты
В путь намылился с утра.
Где растёт малина густо,
Там живёт его сестра.

Червячка жена ругает:
«Для чего в малину лезть?
Почему же я не знаю,
Что родня в малине есть?

Что же мне сидеть в сторонке,
Если есть у нас родня?
Раз ползёшь к своей сестрёнке,
То бери с собой меня.

Знаю я твою натуру.
Ты в таких делах герой.
Заведёшь там шуры-муры
С этой яко бы сестрой».

«Что ещё ты мелешь, дура?
Уши вымой и открой.
Ну, какие шуры-муры
С по прабабушке сестрой?

Я метнусь туда-обратно.
Ну, какой мне врать резон?
Пусть сестра обнимет брата
Хоть разок за весь сезон».

Что вернётся скоро очень,
Обманул её милок.
И одной не хватит ночи —
Где малина, где вилок.

Червячка жена в обиде,
Ведь уполз без спроса муж,
И она его не видит
Больше месяца к тому ж.

Новогодние игрушки
Лезли ёлки на макушку.
Хоть тому и не дан старт,
Виден каждого азарт.

Проворчал стеклянный Шарик:
«Кто из нас узором ярок?
Нет на мне и части той,
Где б рисунком был пустой.

Что узоры? А бока-то
Как округлы и покаты.
Отражаю сколько я.
И макушка здесь моя».

Возразила тут Хлопушка:
«Быть моей должна верхушка.
Убери с дороги бок.
Ёлке важен мой хлопок.

Как залезу, как шарахну!
Все в округе так и ахнут,
Как на ёлку полетит
Разным цветом конфетти».

«Я здесь главная персона, -
Говорит Фонарик сонно. -
Отойдите, мелюзга,
Не свалил я вас пока.

Я не ярок, но при этом
Отражаю много света.
Лезть наверх мне по плечу.
Как залезу, засвечу».

В горечах друг друга кроя,
Забрались наверх все трое,
И увидели тогда -
Там уже сидит Звезда.

Отмечали все игрушки
Юбилей у Погремушки.
В жизни их оставив след,
С ней играли двадцать лет.

Всю к себе скрывая жалость,
Именинница держалась.
Хоть и жизнь не полный штиль,
В Погремушке нужный стиль.

На её округлых ножках
Элегантные сапожки.
Есть и талия, и бюст,
Есть и песенка из уст.

Целый день в особом стиле
Именинницу хвалили.
Праздник был не на авось,
Погреметь и ей пришлось.

К стене прижавшись, табуретка
Стоит в углу на трёх ногах.
Она предмет в хозяйстве редкий
И потому так дорога.

Её накрыл хозяин пледом
И это был его причал.
Усевшись в угол, он при этом
От одиночества скучал.

Но вдруг однажды ниоткуда
Услышал чей-то он вопрос:
«В углу стоять я долго буду?
Хотя б к окну меня отнёс

И к месту тёплому поближе.
Я без движенья много лет.
Я света белого не вижу.
И убери свой старый плед».

Вскочил хозяин от испуга,
Но снова слышит голос он:
«Не узнаёшь свою подругу?
Чему тогда ты удивлён?»

«Вот это да! Вот это диво!
Живой ты всё-таки предмет, -
К окну отнёс её учтиво
И снял с неё тихонько плед. -

Не может быть! А, может, сплю я?»

Он ущипнул себя за бок,
Через плечо три раза сплюнул,
Но вновь услышал: «Голубок!

Теперь меня ты должен холить
И все капризы исполнять
Мои немедленно, уж коли
Ты из угла унёс меня».

Хоть был хозяин редко трезвым,
Треногу он не обижал.
На табуретки голос резво
С угла любого он бежал.

Сидеть на ней привык он скоро.
Что неудобно – не беда.
На неустойчивых опорах
Он балансировал всегда.

Рассуждали в споре жарком
Вещи старые на свалке,
Хоть давно они на ней,
Кто из них других важней.

Рассказать, кто людям ближе,
Довелось и Палке лыжной -
Отлетел у Палки круг
И остался лишь бамбук:

«Я хоть с виду и корява,
На руке висела правой,
Обеспечивая бег,
Глубоко врезалась в снег.

Пары не было – обидно.
Без руки хозяин, видно.
И не смог он как-то раз
Свой на мне сдержать баланс.