Андрей Драгунов - Край. На фоне неба

Стягиваю рубашку с больного тела…
кое-где присохла, раны ссыпаются на пол…
Собираю веником медленно и неумело…
жизни осталось мало, как кот наплакал.
Ты уходишь медленно, мучаясь ежедневно —
только своей беспомощностью – не болезнью…
и мечтаешь уехать куда-нибудь – непременно,
чтобы не видеть того, кто будет последним…
В понедельник кажется, что не всё окончательно плохо…
даже манная каша утром – не худший завтрак…
с соболезнованиями только – постоянно морока…
и одиночество подкатывает внезапно,
как пивная бочка на площадь от градоначальника —
хочется выпить, но вычтут потом – с три короба…
и плюёшь – от злости – в самое дно умывальника —
всё равно, что в колодец, куда отправился п о воду…
Каждый день – точно выкидыш… травишь себя таблетками,
окунаешься в ванну, чтобы не пахнуть падалью…
пробуешь самостоятельно управляться с салфетками,
вытирая кашу, что мимо рта нападала…
трясущейся правой – левая – с сигаретою,
иногда со стаканом – чего-нибудь очень дешёвого —
на что осталось от уплаты за комнату с видом на р е ку…
всё остальное, как раньше – слова только новые —
о происходящем… Немыслимое сочетание —
целой недели жизни с никчёмной памятью…
ты глядишь в окно на лампочки – на ветру – трепыхание —
Вот она, моя бабочка… ты говоришь – знаю ведь.

Пахнет молоком, мясом, прокисшим вином и хлебом…
Уксус не выветривается из комнаты на берегу океана.
Ты вглядываешься в будущее свозь рассечённое небо
и повторяешь – Как странно… как странно… Как – странно!
и твоя не рождённая дочь – в воспоминании,
и повесившийся художник – осенним дождиком —
постоянно отвлекают твоё внимание
от случившегося… Сегодня же —
говоришь ты – уедем… и собираешь рукописи,
от отца оставшиеся – торопишься
побыстрее съехать и быть неузнанной…
так как знаешь, что больше сюда – не воротишься…
не потрогаешь больше хромое облако —
через пень-колоду – в чужих небесах скитается —
поперёк дороги – медленно, боком… и
то ли по глупости, то ли сознательно не возвращается…
и не строит планы на будущее с продолжением…
Девочка маленькая бегает по тёмной кромке
океана, пытаясь предугадать движение
набежавшей волны… Как странно!.. – звучит так звонко.

«Ниже, – говоришь ты, – ниже, ниже…
Ближе сядь к холодному огню,
к уголькам седеющим, что дышат —
точно так же, как я говорю…
Медленно – так, чтобы было слышно
каждый вздох умолкшего огня…
Слышишь, не скребутся, даже, мыши,
чтобы ты услышать мог меня…
что-нибудь ответить, если сможешь,
через шёпот угольный – сказать —
что тебя по-прежнему тревожит…
или, вновь, как раньше промолчать,
согреваясь угольным эрзацем —
топливом – из прошлого уже…
Будь – опять – каким-нибудь мерзавцем
с камушком, ограненным, в душе.
Слушай – как шипят ночные угли —
слишком тихо. чтобы распознать,
что там утром – будет и… не будет.
В чьих руках ты будешь доживать».

Я только одежда для мыслей Твоих и слов —
и ни слова больше! Я только Твоя одежда —
слишком потёртая об камни Твоих углов,
но почти ещё целая – маленькая, но надежда,
что не этим всё кончится… и я не останусь гол —
не замёрзну от холода и не сгорю от зноя…
и мне не понадобится какой-нибудь, там, укол,
чтобы согреться длинной, как жизнь, иглою
и каким-то лекарством, что без рецепта врач —
вколет, не думая, вспоров на руке рубашку,
будто бы пашню весной прилетевший грач,
которую трактор немного попозже вспашет…
и вспенится хлебом… Я – только Твои слова…
Никчёмная куртка – одежда – в холодную пору —
видимо бабушка – точно – была права —
с детства дурак – никогда не поднимешься в гору.
Буду растаскивать медленно Твой алфавит
и разговаривать буду Твоими словами —
ведь окружающим похеру – кто говорит…
книги читают по школьной программе – на память…
Мне же – до пуговиц – шляться в холодном пальто,
рекомендуя к прочтению лучшие книги…
Кто я, по-твоему?.. – в общем, наверно – никто!.. —
так – переводчик субтитров в просроченном фильме.