Мария Степанова - Против лирики

И веет дух над костию височной.

Рыбицей стеклянной, голубою.

То ее ты под воду подставишь,

Чтобы набухала, почернела,

То ее на солнышке подвесишь,

Чтобы колыхалась, отражая.

Иль зароешь в ямку земляную,

И тогда тебя я не миную.

Жалко было мне солнцестоянья

И небес пятнистых и рябых,

Что уже не хочется сандалий

Или платьиц грубых и любых.

Принесите горы полотенец!

Вот сейчас себя из ванны выну,

И, как новорожденный младенец,

Буду непотребна и невинна.

На холод – что в омут: морочить нутро!

Как хлебные крошки – за окна, в рассаду.

Клюет и грохочет гроза у метро.

Из дома – как в яму – проветрить досаду.

Ах, страшен и лаком ночной светофор,

То выблеснет алым, то подзеленит,

И что-то гудит у него в сердцевине,

Когда прохожу, запахнув дождевик.

Я за угол, за угол, в страха середку,

Чтоб сердце щетинилось и зависало,

Чтоб зрение вывернулось наизнанку

И это, как сводку, внутри записало.

Как скачут на излете конь и всадник,

Не в силах брать высокие барьеры,

Я выхожу в подспудный палисадник

Пожаловаться на твои манеры.

Покуда, друг, ты расставляешь шашки,

Я думаю о том, что, вероятно,

И темные под небесами пташки

При ближнем взгляде неприятны.

Как свесясь с подоконника в больнице:

На что бы мне инакое польститься?

Собираюсь уснуть – и висят надо лбом

Ваши, розовы, лица, как фотоальбом,

Разлетевшийся к ночи толпой комарья,

И от вашей любви я сама не своя.

Как бы нравились мне вы отдельно, вразмен,

Будто каждый – со львиною мордой кольцо,

Красовались на пальцах головки в размер,

Узнаваемые в лицо.

Чтоб на пальце любом – с ноготок голова

Уронила слезу, говорила слова,

Улыбалась бы мне приглянуться

Отражением с чайного блюдца.

Чтобы кудри вились, чтобы вас баловать,

А когда надоест – повернуть

Примелькавшимся ликом – ладони вовнутрь,

Или снять, подарить, задевать.

Чтоб глядели глазами из правой руки

Говорящие, ангельские перстеньки.

В малом зеркальце – и посмотреть противно

На немилые черты.

Лучше мы его закрасим или спрячем,

Чтобы вовсе не глядеть —

На тебя ли, на себя.

Если же придется отражаться, —

Сыпать пудрою на бледное лицо,

Опрокинутое, как во гробе.

Как на блошином рынке тряпку счастливу,

Вдруг себя обнаружишь – ах, хороша!

То растянусь, то сожмусь я аккордеоном,

То побегу, то рыдаю, – умею все!

И разлетишься, не зная, чем бы потрафить,

Схватишь – роняешь, сядешь – и снова вскочишь,

Да и стоишь, как царский дуб за решеткой,

Ах, междустрастья в сладостном промежутке.

Буду нынче маме я звонить.

Ей в Германии туманной

Глаз уставший вскроют, как ларец,

И хрусталик уместят стеклянный.

Чем подменят зрение потертое?

Близкое исправят на далекое,

Так что птицы полетят подробные,

А подол знакомый расплывется.

Вот сижу и тайно примеряю,

Как себя осваивает взгляд,

Где зрачок нечеловеческий вживляют,

Будто лифт и лестницу роднят.

Как рабыню-туземку уводят в полон,

Удивляясь на кожу и кольца в носу,

Так на проданной даче – немилые люльки

И похабные женки гуляют в саду.

Не пойду, подкрадяся, за забор заглядеть,

Чьи там пятки мелькают и музыка хлещет,

Чтоб ее, как раскаявшийся обольститель,

Не хватать за рукав, и ступени-перила

Не тянуть, причитая, к губам.

Были б деньги, покупала бы одне

Я с духами махонькие скляницы,

Нюхом чуяла, которая приглянется,

Ворковала бы над ней

Не за тем, чтоб капельную жидкость

За уши втирать, а чтобы тело,

Мелко дергаясь, как под коленом жилка,

От дремучей жадности лютело.

Еда на цвет творожна и мясна,

На ощупь вроде доли несвоей:

Сперва заманчива и неясна,

Но беженцем ютится на столе.

Зачем лечу, как щука на блесну,

На всякую нелестную покупку,

И зажимаю денежку в плюсну.

И, распустясь, одергиваю юбку?

Аж до дому еще не добредя,

На ближней лавке развернуть искомое,

Поморщиться, едва ли разглядя,

И вежливо нести, как насекомое.

Как голову – в торбу с овсом ли, в ушат,

Простуда недлинная тонет в ушах,

И, как ни гнушаюся этими шорами,

И в горле царапает, и ноет в коленках.

Себя ли не бросить, как мокрый платок,