Михаил Буканов - Кто ты, тебя я не знаю…

«Мишаня, Мишаня! Чего ты там такое натворил?»

Сидел Чапаев на скамейке, писал штыком «Мы – не рабы!», a птице малой соловейке всё снились жёлтые гробы! Глазет. Кистей пурпурных змеи, свисающие до земли. И комисарши словно феи, с командой чёткой, Взвод! Пали! А комсомольцы, что с наганом и книгой Ленина в башке, уходят паром и туманом и тают в дальнем далеке. Приснится птице может всяко. Чапаев волен видеть сны. Почти сто лет «Ура» и драка. И те, кому не до весны! Кому не встать весенней ранью, не пробежаться по росе. Униженные нашей бранью. От нас ушедшие совсем. Но часть того, что было ране, осела в наших душах, в нас. И в каждой смерти, в каждой ране – свои, не победивший класс. Одна страна, одна Отчизна. И ты один перед собой. Нам только совесть – укоризна. Нам смерть не в смерть, и бой не в бой. И коли грянет медь набатом, над нашей родиною вновь, за Веру, Честь и за любовь вновь невиновный с виноватым пойдёт своей страны солдатом. И пусть святая льётся кровь!

Кому Высоцкий песни пишет? В каких неведомых краях? Ушёл поэт и нас не слышит в чужих заоблачных раях. А след дисперсией воздушной бледнеет, исчезает, нет! А память податью подушной, ночной сырой подушкой душной. Всё глуше прошлого привет!

Здесь страна Америка – вольная страна. По бокам – два берега, не идёт война. Не встают за Родину в яростном бою граждане с винтовками, теша честь свою. Воевать – пожалуйста, только в далеке. Ты на жизнь не жалуйся в тихом закутке. Это ж просто здорово, мирное житьё, но, довольно орова, всё тут не моё. Крокодил здесь ловится и растёт кокос, нет причин озлобиться и обид до слёз. Над страною светится мирный божий свет… Хочется повесится, и покою нет!

Как-то раз на площади Гримау Хулиана встретились приятели, приняв по полстакана. Если б знали бедные, кто этот Хулиан, то, небось, махнули бы ещё один стакан! Есть Тореза улица и Тольятти есть, как тут не нарезаться в ихую нам честь? Старые московские улочки мои, ох, названья броские, парки, да скамьи. Кто ж нас оккупировал? Кто ж нас победил? Морг названия старые в мусор превратил! Африканцев лидеры, ярый Хо Ше Мин, Карла Марла с Энгельсом, да Готвальд Клементин. По московским улицам лица упырей, нечисть чужеземная поборзей царей. Никому не нужные в стороне родной, проходимцы мёртвые реют над страной. Мясницкая, Лубянская, а я иду Солянкою. В Котельниках над Яузой плюю себе с моста! Седая Новоконная, Ордынка с Якиманкою, любимые знакомые родные мне места. Ах, где ты, Горка швивая, Щипок с его трамваями, Кривоколенный с Духовым, да и с Зацепы хват? Народ – река бурливая, а флигеля с сараями на Харитонье пушкинском стояли и стоят. Чудна гора Поклонная, Таганку ждёт Калужская, и вот внизу раскинулся живой Нескучный сад. Вот бани Сандуновские, Столешников с пивнушкою, и тополя бульварные теряют свой наряд. Когда-то в годы юности я здесь гулял с подружкою. Ушли года, ушла Москва из памяти людской! И только ночью тёмною над мокрою подушкою, приходит, возвращается шум старый городской.

На Витоне раз старик распалил себя и в крик. Чистым русским говору, десять лет был в школе, я, не думай, не совру, мне скажи благодару, что пока на воле. Ты ж, московское смитьё, здесь, вообще, пoцара. Это мнение мое подтверди мне, Сара! Ох, неблагодарный гой, прёшь ты буром в гору. Прежде хавальник умой, после суйся в разговор или, таки, в ссору. Ты пешком под стол ходил, мы за мир стояли, брали город Измаил и Варшаву брали. Взяли Вену и Берлин, нас таких – не я один. И Ицхак, и Соломон, ты пойди народ спроси, все мы русские, до дон. Просто надо поскрести! И откуда ты такой, ай, кадохл цорес, в жизни ты ни в зуб ногой, пой скорей за упокой, жди прицела прорезь! Слышал, гой – не человек? Вечная скотина! Проживёт свой долгий век в стойле господина. Бог нам отдал землю всю, с молоком и мёдом. Отойди, иль укусю, по-хорошему, просю перед всем народом. А не то как дам тебе по башке рукою. Будет перемен в судьбе, cразу успокою. Что, агитл поц! Понял? Ну, кус мерин тохес! Ловко я тебя пронял. Сара! Как ему я дал? Похвали твой Брохес!