Алексей Галкин - Мозаика. Стихи и поэмы

Тайно вошла в полусонный мой разум,

Всем своим видом давая понять мне,

Что простота сновидений и сказок —

Плод воспалённого воображения

Лишь моего. Попытался не сразу

Веки поднять, напрягаясь всем телом,

Выдохнул, что нецелесообразно

Гнать ту, которая с краю присела,

Женщину в чёрном, а может быть, в красном.

Может, не женщину, а привиденье

Жестом, зовущее вдаль от постели,

Взглядом манящее, сердцем орущее,

Ненастоящее и не живущее…

Как же она хороша, Боже Святый,

Боже Бессмертный, та девушка в чёрном

Или же в красном. Рука к изголовью

С тайным теплом, ворожбой непонятной,

Нежно, но властно стремится, с любовью

К векам моим, замыкая в объятьях

Горло и плоть. Прохрипевши раз пять я

Дёрнулся, стих от прильнувшего счастья,

Понял, что мозг наполняется кровью,

Сердце орехом взорвалось на части.

Две половинки: одна оказалась

В тайной руке тёплой, нимфы прекрасной

Женщины в чёрном, а может быть, в красном…

Веки открылись, но царство блаженства

Не растворилось в иллюзии страсти.

Женщина в красном – само совершенство,

В чёрной вуали – мираж сладосчастья.

– Будь со мной рядом, – шепнула в уста мне,

Тихо промолвила, внятно и чётко.

Тайно растаяв в дурмане хрустальном,

Как приходила, в красном иль чёрном.

Гололёд. Тормоза захлебнулись надрывно от смеха,

И завыли сирены, голодными псами, навзрыд,

И душа отделилась от бренного тела, как ветка,

Топором отделённая от корневищ вековых.

Гололёд. И дублёнка, как рыжее летнее чудо,

И как солнце, кудряшки в кругу ярко-алой зари,

И смеялось то тело когда-то, влюблялось как-будто,

И дарило надежду тому, кто устал и затих.

А сегодня оно поменялось с уставшим ролями,

Кто устал, отдышавшись, отправится дальше в поход,

И, возможно, дойдёт и сыграет ноктюрн на рояле,

Насмешив и Шопена, и в сердце своём гололёд:

Как он может играть, чем творить, коль с гармонией в ссоре?

Удивить, не способен, ползущий по льду, Агасфер,

Лишь надежда на чудо Второго пришествия вскоре

Укрепляет в нём дух и изысканность внешних манер.

Так ему и ползти: день за днём, год и век, по пустыне

Ледяной, горделивой, безжизненной, как в зеркалах,

Отражающей ночь. А кругом, только, запах полыни,

А в дали рыжий свет, а в груди только боль, только страх.

Он припал бы к кресту. Нет креста! Только в небе высоко

Светлый Лик и кудряшки в цвет лета, да кто-то поёт

Заунывную тему бродяги байкальских широт, но

Тот бежал на свободу, а этот на плаху ползёт.

И заплакал уставший, и слёзы, примёрзшие к векам,

Просветлили глаза, постаревший от скупости рот…

Улыбнулся чудак: «Всё мираж! Всё тупая потеха!»,

А виновен во всём – гололёд.

I

Поплыла тюль ажурная, словно в театре кулиса,

Солнце ленно ползло, разгоняя тяжёлые тучи,

Усмехаясь лукаво улыбкой недоброй скрипучей,

Рыжим носом почуяв добычу в курятнике, лис как.

Ножки стула качнулись, как под режиссёром бездарным,

Я присел на ковёр, весь трясясь от ежиного страха

В куль свернулся, затих, предвкушая душевный пожар, дым

От берлоги моей, ощущая свой собственный запах.

II

В круг, восточные девы меня потащили, танцуя,

Спели, трижды, смеясь над нарядом моим: «Аллилуйя!», —

Теребя мой колпак, что короной завис, с бубенцами,

Поглумившись, исчезли пыльцой в сатанинском тумане.

III

Повернувшись в ковре, я увидел оскал крокодилий,

А из пасти, как рвота, алмазы, монеты златые,

Шарик скачет по кругу, как лошадь под ханом Батыем,

Над зелёным сукном, по полям захиревшей России.

IV

Хохоча над увиденным, кто ж усомнится – смешно ведь,

Погрузился в пустыню, где холодно и не уютно,

Жажда мучит, ломает, глаза режет хмурое утро,

Скосив взгляд, замерла, напряжённо дыша за окном смерть,

Попытался подняться, откинув бред антиутопий,

Отогнать ту, с косой, что ползёт обниматься со мною.

Но прозрев, оценил, что мои путешествия – опий:

Жизнь нельзя обменять на мираж с кружевною канвою,

Как немыслимо свет загонять в чёрно-белые рамки,

Отмирает театр, если в зале отсутствует зритель,

Словно битвы солдат к монументу, к сверкающей рампе

Подхожу, опуская цветы у подножия мыслей.

Мяч не утонет, а шарик – тем более:

Выпорхнет в небо беспечный молчальник,