Ирма Кокура - Солнце на ладонях

И топчет розу дирижёр,
Оркестр потерян в зёве зала.
Глубокий взор приворожён
К стихам, что опера бросала.

Во время действия пружин
Снежинки мечутся, несутся.
О, ария моей души!
Когда ж огни вокруг зажгутся?

И звёзды будто рассмеялись
В бессильной силе петь в связи
С ночами и теряя глянец,
Что дирижёр нам отразил.

А утром идет, как ни в чём не бывало,
Порывистый, дерзкий и белый снежок.
Ночная стихия как дым миновала,
И после попойки душе хорошо.

И звякнули окна, и ветер холодный,
Как честь благодатный прохладу несёт.
Опять я возьму главной краской лиловый,
Чтоб белый совсем рисовать небосвод.

А рифма пришпорено, дико несётся,
И не различишь ты в сумятице лет,
Как солнечный луч через тучи пробьётся
К далекой и близкой ручьистой весне.

Остался белый лист на краешке Вселенной,
Как нежное бесстрастие Марии.
Орган, исполненный любовью веры,
Наполнил звуками картину мира.

И были эти звуки столь прекрасны,
Что воду чистую постигло вдохновенье,
И стал живым скрипучий кладезь,
И раздавалось певчее моленье.

Как ни казалось нам холодным небо,
А все ж любовно обнимало Землю,
Но вот, беда, что озеро мелело
С солоноватым всех эпох взросленьем.

От ангелов, к струе припавших,
Воображения благословенье
Художник получил, признавши
Не суету, а тихое творенье.

И одинокая свеча горела,
Ночь темную даруя освещеньем.
Бумага в эту ночь белела
На самом краешке Вселенной.

Ступеней в небо крутизна, —
И распростёр крыла Исакий
Над Петербургом. Дух узнав
Его парящий, дунь на знаки.

И полукамень-полупар —
Величественно строгий город,
Вперед толкает тротуар,
И ветер с рек ползет за ворот.

В гармонии летящих птиц
И набережные стремятся
В рисунки узких улиц-жриц
Архитектурного богатства.

О, как Атланты здесь трезвы,
И как щедра вода-богиня! —
Железа с мрамором узлы
В осеннем золоте тугие

И город весь един как вздох
Небес, под ним слегка горящих,
От куполов своих оглох,
Но острый слух в летящих башнях.

С мостами дружат здесь дворцы,
С изяществом – грома величья.
В Москве – грачи, а здесь – скворцы, —
Людей меняется обличье.

В Москве – вразвалочку душа,
А Петербург, отняв вначале
Язык, вкруг купола верша
Великолепье, впечатляет.

Синеет Царское Село
В дожде, чуть косо моросящем,
Зашло в пожарище былом
Здесь солнце, марш сыграл здесь я ящик

Оркестр. Но с легкой грустью я
Дождём дышу, вхожу в музеи,
Где всё на близорукий взгляд
Роскошно, чтобы мы глазели,

И чтобы с зеркала души
Не облетала позолота,
Что Бог искусств душе внушил,
Ваяя до сих пор, измотан.

Зачем Екатерине столь
Обширные в дворцах покои?
От окружения изволь
Зависеть, царственная воля.

О, мира сильные сего,
Власть – тяжкий крест из обольщенья;
Пусть скромно Царское Село,
Богатство – это духа щели.

Никто фарфоровых китайцев
Не забирает у царицы,
И потолки – в античных танцах,
Державный дух у стен клубится,

Но нет былой помпезной славы
Державных олицетворений
В России, исстари кровавой,
Корона растворилась в пене.

А Муза кружит в листопаде,
И начинают волшебство
Дни эти в акварельной глади
У поразительных дворцов.

Я прощаюсь с тобой, Петербург,
И теперь ты паришь надо мною, —
Твой жестокий речной драматург
Возвышает тебя над Невою.

Вместе с пригородным волшебством,
Вместе с арками, с парками, с ливнем,
С завершённостью в ритме колонн
И атлантов и в гулкости ритма

Камень в краеугольность свою
Всех дворцов твоих вносит свободу,
И стремление ветра поют
Против ветра летящие своды.

Солнце измельчено ли в тебе,
Петербург, и лучится сквозь камень
Кружевами, и тонет во тьме
Угловатых колодцами зданий?