Павел Пенитар - Да, я люблю. Стихи

Сушёных трав пузатые стога,
и у дороги тонкие берёзки,
и синь небес, и белые снега-
всего лишь акт
из жизни на подмостках.

В этом фильме правды
пятьдесят на пятьдесят.
В ужасе застыв и в изумлении,
смотрим, как выращивают,
словно поросят,
монстров настоящих, без сомнения.
Графика компьютерная
душу холодит,
заставляет в кресле жаться-ёжиться.
Потому что каждый кровожадный троглодит
прячется под миловидной рожицей.

Монстров здесь разводят,
вроде как эксперимент.
Чтоб узнать про них чего-то лишнего.
Оказалось, монстр
не подложит экскремент
ни чужому никому, ни ближнему.
А на них охотятся,
как будто на зверей,
так что им немудрено отчаяться.
Будто среди монстров нет
таких же егерей,
или они чем-то отличаются.

«Остров монстров» —сильное
и страшное кино,
где действие прошито страхом острым.
Всё проходит, прежним остаётся, всё равно,
остров, где выращивают монстров.

Смотрим неотрывно мы,
пока глаза глядят,
изредка слезу смахнув украдкою.
Снова в фильме монстры
положительных едят.
Видно, положительные—сладкие.
Страшно—и сидим тихонько
в кресле, сжав кулак.
Чаша на весах борьбы качается.
Хочется помочь им,
всё же жалко бедолаг,
только вот кино уже кончается.

Монстры удивительно
похожи на людей:
то людьми бывают, а то монстрами.
Вычислить пытаюсь,
кто же всё-таки злодей
на знакомом мне до боли острове.
Снова в фильме
монстр, —совершенный эрудит.
Но я слышу голос
чувства странного:
– Кто же на кого
почти в истерике глядит
с каждой из сторон стекла экранного?

«Остров монстров» —сильное
и страшное кино,
где действие прошито страхом острым.
Всё проходит, прежним остаётся, всё равно,
остров, где выращивают монстров.

Лист осенний сорвался, упал
и разбился, почудилось, оземь.
Но горит, не снижая накал
рыжим светом волшебная осень.
Горьковатые кисти рябин
освещает осеннее утро.
Бескорыстно сюжеты картин
дарит осень и нежно и мудро.
Я б одну написал, если б смог:
Осень. Озимь—тонка и капризна.
Пробивается хрупкий росток.
И любовь. И весна. И Отчизна.
Нам придётся писать и стирать.
Вы словам ядовитым не верьте
в то, что осень—пора умирать,
потому что в ней—таинство Смерти.
Преходящий весенний угар—
буйство красок цветных на мольберте.
Осень—это божественный дар,
царство Жизни, не таинство Смерти.
Если б вдруг я художником стал,
на бескрайних просторах Отчизны
я бы сутками осень писал,
потому что в ней—таинство Жизни.
Лист осенний, свершай же свой круг!
Полыхайте, багряные кисти!
Умирают осенние листья,
пряча землю родную от вьюг.

На работе я сижу, как царь на троне.
Воробьи галдят, как будто бы в лесу.
Выше—бывший из министров обороны,
да ещё—лихая группа Инфо-СУ.
Здесь, как все вокруг, смеются и страдают,
отмечая дни рождения, поют.
Истребители вот точно не летают,
их здесь только на бумаге создают.
Царь так царь. Пусть буду с этим штампом,
с воробьями это было решено.
Захожу в свой кабинет, включаю лампу,
за окно в кормушку высыплю пшено.
Воробьи – нахалы, словно наважденье,
вырывают друг у друга корм из рук.
Я же царь у вас, имейте уваженье.
А они заходят вновь на новый круг.
Про мораль они не слышали такую,
и приходят, и уходят налегке.
Вновь и вновь свою кормушку атакуют,
как лихие истребители в пике.
Так хотелось упорядочить нахалов,
подравнять, не допуская до беды!
Но они склевали всё и помахали
мне до следующей порции еды.
Что за царь без боевой своей дружинки?
Что за деспот без маханья булавой?
Тихо падают и кружатся снежинки
над моей посеребрённой головой.
Рой снежинок на карнизе тихо тает.
В кабинете моём сказочный уют.
Хорошо здесь самолёты не летают.
Здесь их только на бумаге создают.

Мы с подругой
ели крем-брюле.
Руки-ноги
были на руле.
Крем-брюле
теперь везде: на стёклах,
зеркалах, капоте и крыле.

Мало смысла и много риска,
а ещё – дешёвого форса
в ежегодных посланиях – списках
широко известного Форбса.
Был вчера – всей нефти владелец,
равный возле аристократов,
а сегодня смеются, целясь
ему в лоб, простые ребята.
Он у стенки с открытым торсом,
прикрываясь крестом нательным.
Это – Русь! Любой список Форбса
Может завтра же стать расстрельным.