Юрий Грум-Гржимайло - Ствол ручья. Стихи разных лет

Не говори мне, мама, не тревожься —
В моих кудрях не снег, а просто пыль.
Я верю, что захочешь – и проснешься
Опять таким же юным, как и был.
И мы с тобой пройдемся по Арбату,
Присядем на бульваре, и в былом
Припомним, как у Гоголя когда-то
Я каждый день здоровался со львом.
Пусть робкий дождь начнет над нами капать —
Под доброю улыбкою твоей
Рукою трону бронзовые лапы
Чуть ниже ставших ростом фонарей.

Ты мне улыбаешься с экрана,
Звякает коннектом Интернет…
Может, это мир самообмана
Властвует в вечерней тишине.
В письмах мы наставим многоточий
И всего не станем говорить.
Только ночь покажется короче,
Если засидеться до зари.
Напиши мне просто, без тумана,
И чему-то главному поверь,
Если улыбаешься с экрана,
Чтобы постучаться завтра в дверь.
Мы на память узелки завяжем,
Крутимся, как белки в колесе,
Непонятно, как случилась даже
Встреча на нейтральной полосе.
Где-то заблудившееся счастье
Облаком над нами пронесло —
Ты с экрана будешь улыбаться
Так же безмятежно и светло.
Крутятся сюжеты на планете,
Я тебя однажды позову —
Где-то ты живешь на белом свете,
Где-то существуешь наяву…

Я тебе свое сердце положу под подушку,
Чтоб хорошую весть приносило оно,
За меня тебе тихо прошептало на ушко,
Что люблю тебя очень и очень давно.
Тебе братца вернут эти чащи лесные,
Что по разным углам собрались в темноте,
И водицы живой бросят росы цветные,
Сотворив наяву все, что было в мечте.
Это русское поле цветом спелой пшеницы
Одарило тебя на твоих волосах —
И пусть долго еще сон покоит ресницы
На твоих бесконечных и милых глазах.
Ты, пожалуйста, спи, пусть твой сон не тревожат,
Я, как воин, его в изголовье храню,
И рассветное солнце золотит твое ложе,
Улыбаясь тебе и рожденному дню.

Наступлю —
захрустит валежник,
встрепенется пугливая птаха,
белым парусом вздуется нежность
на дуге поворотного знака,

что-то вновь позовет в дорогу,
будет капать из глаз капелью…
Мы помолимся нашему Богу
пред апрельскою каруселью.

Наступлю —
и сломаю печати
оседающей корки сугроба,
нет вины в непорочном зачатье,
нет вины —
и виновны оба,

мы виновны в своих
рас-
стояньях,
рас-
прекрасных
мечтах и надеждах,
одеваньях и раздеваньях,
мы виновны в своих одеждах.

Наступлю —
что-то тонко хрустнет,
остановит любовь помада…
Отчего мне сегодня грустно?
От того,
что грустить не надо?..

Нас с детства учили держаться в седле,
Стрелять из звенящего лука —
Пускай мы не знали наук на земле,
Но это ведь тоже наука!
Мы метко метали в деревья ножи
И лазали в кронах, как белки,
Но в Риме спокойная сытая жизнь
Устроила нам переделку.
Мы стали степенным жирком обрастать,
Культурно пускаться в дебаты —
И грозную, сильную некогда рать
Шутя покорили кастраты!
И только во сне, слышишь, только во сне
Теперь ухожу я в пределы,
Где с посвистом ветра летит на коне
Мое одряхлевшее тело,
Где снова горят на привалах костры
И жарят на вертеле мясо,
И наши вселявшие страх топоры
по-прежнему рубят кирасы…
Прошу вас, поймите меня, старика,
Уважьте капризы натуры:
Посмертно оденьте меня не в шелка,
А в потом пропахшие шкуры,
Сожгите меня на высоком костре,
Устройте кровавую тризну,
Чтоб вновь с содроганием Рим посмотрел
На дальнюю нашу отчизну!

Мы бредем, запутавшись в туманах,
В облаках несбыточных идей —
Жизнь моя! Каким твоим обманом
Называют счастье для людей?

По утрам, когда в рассветной рани
Голосят в деревне петухи,
Чем-то давним память снова ранит
И сжимает сердце от тоски.

Может быть, далекий отзвук детства
Засветился в солнечном луче,
Или сказки доброе наследство
Притаилось в старом сундучке —

Я не знаю. И уже с опаской
Слишком часто думаю о том,
Что порою зря тянусь за лаской
Милым и доверчивым щенком,

Зря бросаю нежность листопадам,
Каждый день – последним днем живу —
Счастье в том, что ничего не надо,
В том, что мы имеем наяву!..

Может, одиноким пилигримом
Мне идти по замыслу Творца,
Только я и с гримом, и без грима
Датским принцем буду до конца!