Юрий Годованец - Немного слов. Книга Вторая

Вот и сосульки запели,
Сшит из тумана хомут;
Но защищаются ели,
Пылью морозной трясут…

Заговорили историки,
Возликовали Всевышние:
На снежном молитвенном коврике
Зелень мы золотом вышили…

Оскалив подковку над ветреной дверью,
раз третья распахнута треть,
ты мудрость копья принимаешь на веру
и требуешь твёрдо смотреть!

Но вот на чело опускаются веки,
забрАло меня забралО —
по образу ангелом стать в человеке,
сердец умножая число.

Не знаю как, я знаю: буду первым,
Кто принял веру стихотворных мер.
Энергия нисходит не по нервам,
А задевает самый главный нерв.
Конец весьма изысканным манерам,
Крестовый начинается маневр!
Чтоб овладеть размером соразмерным,
И нужен безразмерный Твой размер.

На дно ладонного затона
моя спускается ладья,
ломая воду изо льда,
на то и тонет клада тонна.

Так надо, я лечу, следя,
как образ обретает донна!
Там тьма зелёная бездонна,
а в ней – прозрачное дитя.

Эти ниточки из точек,
эти бусики секунд
открывают мне источник,
камень каплями секут.

И тогда я вслух читаю
то, что сам теперь пишу,
узнаю и ожидаю,
у источника прошу.

Не перемотать моточек,
так запутались, боюсь,
эти ниточки из точек,
попадающих в мой пульс.

Как за ягодой, за малиной —
Да по капелькам крови ландыша —
Вдруг пошли мы дорогой длинной,
От ударов волан дышал…

А пока мы искали тело,
То над нами, поди, приспичило,
Пара бабочек тарахтела —
Вспыхнув – как коробок со спичками.

Ливень счастья наступил и убыл
По спирали солнечной дуги.
Поднебесный подпирая купол,
После молний вспухли лопухи.

И – под каждым – можно, вспоминая,
Жить, держа несрезанный букет.
Не были мы изгнаны из рая.
Сами вышли за его предмет.

Брал снимки, разбирал с молитвой,
Курил доверие из рук,
И сердце тишины счастливой
Качало певчий ультразвук…

Но, совлекая глаукому,
Сияньем вышним осеним,
Давал – подсматривать Другому
И сам подсматривал – за Ним.

В ночи, когда затих петух
и ёжик фыркает по саду,
как полыхнёт полыни дух,
вливаясь в сонную прохладу…

Открою окна и молчу:
а что ещё я сам умею?
Не зажигаю: на свечу,
бывает, есть охота змею.

Я раньше много зажигал —
искал земного резонанса,
шёл, как лунатик, на сигнал —
и каждой женщине признался.

Теперь – вздыхаю и молчу
и – в полнолунье – дух полыни
вдыхаю, как мечту; мол, чур, —
луна в окно ручьём нахлынет.

И все созвездья из жуков,
что сторожат в ночную смену,
в тот час, души услышав зов,
дождём любви спасли Вселенную.

Когда я вернулся из рая,
я понял, что не был в раю.
Я видел Небесный Израиль,
вдыхая киргизский уют.

Как странно, что запах остался.
Все пахнет и раем, и сном.
И то, что осталось от Спаса,
не вынесем, но унесём.

Я долго гнал порожняки —
из бездны в пустоту…
Но было сказано: Не лги! —