Татьяна Вольтская - В лёгком огне. Стихи

На коже капельки от душа,
Моей не высохли. Наверно,
Он вышел только что – пойду же
Искать его по всей деревне —

За ветхой почтой, за сторожкой,
Уже три года как снесенной,
За ниткой железнодорожной,
Заштопанной полынью сонной,

На чердаке у бабы Шуры,
Умершей прошлою зимою,
И на валу, на пестрой шкуре
Травы, где за прыгучей тьмою

Вокруг костра галдят подростки,
И пахнет жженою резиной,
И лица тают, как из воска,
И алкаши у магазина

Мычат мне в спину и гогочут,
Бьют кулаком между лопаток:
– Где твой любимый? Смылся ночью —
Так, верно, до молодок падок!

И у гаишников, у стражей
Дорожных я спрошу, конечно,
– Где мой любимый? – И подальше
Пошлют меня во тьме кромешной.

Пойду я в город, к теплым сотам
Оконным – где же мой любимый? —
К коням, к колоннам – где пасет он?
– Да между лилий, между лилий,

Меж асфоделей, между статуй
В густом помете голубином —
Домов медлительное стадо
Пасет ночами твой любимый.

И крикну во дворе-колодце,
Где месяца пробились рожки:
– Когда, когда же он вернется?
– Вернется он, когда умрешь ты.

Тогда и руку с сигаретой
Узришь, и дивную усмешку,
Как бы предвестие рассвета.
Тогда беги к нему, не мешкай.

Ну, что, дружок, пожалуй, осень —
Слиняли аисты и цапли,
Осталось долбануться оземь
И в перьях спрятаться, не так ли, —

В чужой судьбе, в чужой личине,
В любви, что светит, но не греет.
При желтой ветке – при лучине
И ночь темней, и боль острее

От синевы небес нетяжких,
Молочной дымки на болоте
И в длинных золотых рубашках
Берез, почти лишенных плоти.

В озябших пальцах все быстрее
Рассветы чиркают, как спички,
Вокруг остывшей батареи
Разбросанные, как кавычки —

Вкруг ветхих слов, оконной рамы
Рассевшейся, кофейной гущи,
Расплесканной в борьбе неравной
И с холодом, и с тьмой грядущей.

Так тихо, что вдали яснее
Бряцанье льдов, снегов раскаты:
Зима на горизонте, с нею —
Ее веселые солдаты,

Ее седые мародеры,
До золота и тела падки.
Ну, что, дружок, ты видишь, скоро
Здесь будут новые порядки,

Полезут друг на друга рати —
И братья, и отцы – войною,
И легковесные объятья
Навряд ли будут нам стеною.

Ну а пока стоит над нами
В тиши полей, в сердечном громе
Седьмое небо – словно знанье
О нашем настоящем доме.

Горят его пустые башни,
И обещая, и пугая.
Береза сбросила рубашку —
И встала перед ним, нагая.

С каждым днем, с каждым сном все короче,
Все прямее оставшийся путь.
Только не торопи меня, Отче,
Дай отравленный воздух глотнуть,

Дай поежиться – холодно, братцы! —
Проходя по дрожащим мостам,
Дай мне досыта нацеловаться
С сыновьями Адама – а там —

Как листва в ноябре, отпылаю,
Упаду, как неслышное «ах!»,
Только имя Твое сохраняя
На рассыпавшихся губах.

Ноябрь – как страстная суббота:
Спаситель спускается в ад,
Деревья – обритою ротой
Стоят и молчат.

Просеивается сквозь сито
Ветвей умирающий свет,
Все золото сорвано, смыто,
Лишь тридцать монет

Дрожат на остывшей осине,
На дне оглушенных сердец.
Так сыро – как будто о Сыне
Не помнит Отец.

Мерцающий слиток вокзала,
Рекламы пустое чело
Над лужами. – Что ты сказала?
– Да нет, ничего.

И поезд товарный облезлый
(На краску, наверно, лимит)
Вползает – как будто от бездны
Ключами гремит.

Как будто не щебень с соляркой,
А наши грехи он везет,
Стеная, – как будто бы ярко
Не весь горизонт

Займется с востока на запад,
Как будто Спаситель сейчас
В одеждах из снега внезапно
Не встанет средь нас.

Человек, который дышит рядом,
Дан тебе до утренней поры:
Он растает в воздухе, разъятом
На пролеты лестницы, дворы,

Мокрый снег над вывеской погасшей,
Он исчезнет в шорохе шагов
У метро, во тьме, в перловой каше
Сонных лиц, беретов и платков,