Юрий Франк - Замкнутый круг. Стихи

Я – сын Бога…
Все вы – дети Божьи,
верно подзабывшие об этом
в поисках чудес, пророков ложных
со спасенья сказочным сюжетом.
Ждёте Силу высшую? – Так вот же
Сила эта, – в сердце, – гонит кровь.
Движет Землю, Солнце, звёзды – тоже
этот Боже с именем Любовь.
Кто Его нашёл, тот может чудо
жизни вечной видеть в каждом дне.
Ну, а кто не знал Его покуда,
тот спасётся позже, верьте мне…
Я – сын Бога.

Желтеет трава и краснеет листва,
печаль в ярких вспышках пейзажа.
Вокруг разгорается пламя костра
средь дымки тумана, а сажа
из грязи дорог на моих сапогах.
И зеркало моря сереет
под пепельным взглядом небес… На глазах
у нас только осень умеет
поджечь этот мир… Ну, а искры летят
из углей осенних закатов —
в сердца, что теплее, нежнее горят
любовью в сезон листопадов.

Золотая листва, золотая,
и видны сквозь неё небеса. —
То осенняя старость святая
прикоснулась к деревьям, кустам.
Старость та не мрачна, не глубока,
не костлява ещё, а мудра,
как душа, погулявшая много
и уставшая чуть… Мне пора
эта по сердцу больше, чем лето.
Грусть и память – приволье души.
На вопросы найдутся ответы,
и задачи возможно решить
призадумавшись… Через синь неба
в никуда устремив слабый взор,
я как вкопанный встану нелепо,
и прервётся пустой разговор…

В цвет разлуки оделась листва…
Хоть конец – лишь преддверье начала,
слёз и грусти полна голова,
и ворона уже прокричала,
предрекая печальные дни
расставания с красками жизни.
Поскорее меня обними,
вот-вот дождик, я чувствую, брызнет
мне на щёки… Смириться нельзя,
но приходится, как же иначе.
Все мы дети природы, скользя
по холсту её красками, плачем
и смеёмся, смешаясь смешно
с чьей-то капелькой жизни, а рамой
служит время… Такое кино,
эпизод комедийный за драмой
вечно следует, видишь, смеюсь… —
Так весна будет вновь за зимою.
В новой жизни тебя я дождусь,
и обнимемся жарко с тобою…

Отдыхает земля, спит спокойно
под слежавшимся пухом снегов.
Сон, не смерть… О зима, мне так вольно,
на просторах твоих я оков,
как во сне, на душе и не чую.
Воздух чистый, морозный бодрит.
Хоть, признаться, тебя не люблю я,
мне по нраву скупой колорит
спящей мирно природы… Твой холод
бросит в дрожь, нарумянит лицо.
Пусть давно я уже и не молод,
краснощеким стою молодцом
пред тобой, о зима… Мне так вольно,
не волнуется сердце в груди,
не тоскливо ему и не больно.
Сон, не смерть… До весны не будить!..

Собака одна прибежала ко льву
с затеей: «Давай-ка бороться!»
Но лев отказался.
«Тогда мне молву
пустить, что ты струсил, придётся!» —
Бросает собака вновь вызов с усмешкой.
«Пускай…» – лев ответил на брех. —
«Пусть лучше меня презирает, как пешку,
зверьё остальное за грех
придуманной трусости, чем меня станут
все львы за борьбу презирать
с тобою, собака».
С тех пор, как ни странно,
«брехать» значит – «лаять» и «врать».

Весь день бабуля в шоке,
довёл её внучок. —
В два годика о Боге
твердит уж язычок!..

Кричит ребёнок громко
ей: «Кайся и молись!»
На это, как котёнку,
не шикнешь: «Хватит, брысь!»

Но вот, с приходом мамы,
сынулька понят был.
Финиту этой «драмы»
и папка заценил:

«Согласен, всё не просто,
попробуй тут услышь,
что скрыт за фразой острой —
лишь «Карлсон и малыш».

Мультфильм смотрели вместе,
обнявшись и смеясь,
и стар и млад… В том действе —
с божественным есть связь.

Агония огня… – Средь красных углей
дрожит и бьётся пламени язык.
И жалко жалят искры, если улей
из пепла – потревожит наглый взбрык
послушной кочерги… Так вдохновенье
порою гаснет между красных слов.
Огонь творенья тот – души горенье,
а ум – золу лишь ворошить готов.

Слово, как семя, посею в пространство,
глубже зарою, а дальше оно
пусть в тираже вырастает гигантском
или зачахнет в тени… Всё равно…
Да, всё равно от меня не зависит
слова судьба, как и судьбы людей.
Где-то в бескрайней неведомой выси
движет светила Старик-Чудодей.
Каждому мигу своё назначенье,
каждому делу – начало с концом,
каждой цепи – подходящие звенья, —
всё в этом духе… Побыть мудрецом
здесь постараюсь, Ему подражая.
Да и творил я, узрев эталон —
в Мире, где ада хватает и рая,
в Мире, где Слово посеял и Он.