Александр Иличевский - Кормление облаков. Стихи

Осенний лес бежит вдоль берега Ванзее.
В окне поезда сквозь прореженное золото блестит
стальное озеро, утки расцарапывают в нем небо.
Билетные кассы у пристани заколочены до весны.
Лодки выползают на стапеля —
вот как осенью когда-то
вышли на сушу некоторые рыбы. Жизнь
на середине и больше не медлит.
Вокруг собираются тучи руды и облачной нефти.
Звезды огромные, как горящие горы,
приближаются вплотную, прижигают
самую сердцевину. Душа откликается на призыв
и склоняется перед архангелом Метатроном.
В то время как тело наклоняется перед
выставленными на тротуар из лавки
ящиками с подгнившими овощами и дыней.
Последний предел мироздания
совпадает с пределом человека.
Отчасти это утешение. Ведь вселенная
при всей бескрайности и величии – без человека,
без его низости и удивления, без его высот и
равнодушия – никчемная игрушка,
вертящаяся в пальцах пустоты. Лучшее,
на что мы способны: прощение.

Дипломат не должен себя так вести,
но он на нее орет.
Она знает, что не ударит, и потому ни с места.
Он – широкоплечий, высокий, чуть
сутулый, тонкая кость,
лицо узкое, моложавый, седые волосы и челка,
роговые дорогие очки-велосипед.
Она в берете, простое правильное лицо,
дорогая одежда, с неброским изыском,
что там полагается? шерстяная
юбка, пальто. У него трясутся плечи от гнева,
он рубит рукою воздух и так орет, что прохожий
в этой узкой улочке в Вене, впрочем,
не сбавляя шаг, спрашивает: «Все в порядке?»
И он отмахивается, бросая: «Все отлично».
И переходя на свистящий яростный шепот:
«Ты, сука, не понимаешь? Это важный момент,
показать стихи такому мэтру! А ты…
Ты всю жизнь мне палки в колеса вставляешь».
Она стоит прямо и не моргает.
Здесь, в Австрии, мало кто понимает
шведский, финский – и шведы, и финны
часто проводят уикенд в этой уютной столице
вальса, Фрейда, Музиля, Малера,
Виттгенштейна, аншлюса. Он поэт
и дипломат, неудачливый средний поэт
и мелкий старательный работник МИДа.
Нет, она не хочет от него детей, дважды
делала аборт, а он желает свершений,
уговаривает ее пойти с ним на ланч
в литературный клуб Альте Шмидте —
в старую кузню в центре Вены,
в двух шагах от собора Св. Стефана.
В нем находится знаменитое распятие,
на котором закреплен треугольный
ящичек, в каких школьники хранят минералы,
наполненный пеплом Освенцима.
К ногам Христа прах жертв,
для которого у Бога нет объяснений,
поместил папа римский Войтыла.
Старая кузня в полуподвале
под сводчатыми потолками
заставлена верстаками, наковальнями,
гирляндами всевозможных щипцов,
киянок, молотов, молотков, молоточков.
Здесь высится пирамида горнила и старинный
насос-улитка с хоботом для поддува.
Толстенные промасленные доски пола,
закопченные стены, здание XVI века.
Великий Поэт стоит за столиком с тарелкой
картофельного салата и бокалом красного,
и отвлеченно думает, что через полчаса
объявят нобелевского лауреата по литературе;
что на этот раз ему, скорее всего, дадут.
А то заждался. С презрением и скукой, хотя
давно уже надо было вручить, конечно.
Старый приятель из редколлегии альманаха
при этой Старой Кузне, где теперь
располагается литклуб, обещал дипломату,
если тот примчится на юбилей падения Стены
из Рима, подвести его к Поэту. Это
необходимо, чтобы произвести впечатление,
запомниться, хоть и смутно, вручить визитку и
взять у Поэта e-mail с разрешением прислать
ему книгу: вдруг понравится и можно будет
попросить отзыв, или даже предисловие?
Жена нужна, чтобы очаровать Поэта, – так учили
их в дипломатическом корпусе. А любовник
жены сейчас в Вене: дипломат-француз,
у него, увы, тоже семья, а то бы она давно
бросила своего неврастеника – от него ни детей,
ни покоя. Да, она и сама не хочет.
Не поймет, почему
она еще с ним. Наверное, потому, что не хочет
детей вообще, но боится себе признаться,
и не желает расстраивать мать с отцом.
Если она сейчас улизнет под предлогом
пройтись по магазинам, она сможет
встретиться с Франсуа в Novotel,
куда он примчался вслед за ней из Парижа.
И ей где-то в кончиках пальцев жалко мужа.
Ах, если бы он не кричал!
Она бы к нему потянулась.
Но последние годы он все время такой.
Совсем спятил со своими стихами.
Чего он хочет добиться от литературы?
Нет ничего отвратительней
отвергнутого любовника.
Она испытывает омерзение, когда видит