Ирина Листвина - Прогулки вдоль линии горизонта (сборник)

Кажется, прозрачный этот свет
(к Рождеству. И поколеблен не был) —
затемно окутав дом и небо,
смыл железо стылое на нет.

А задует и потянет вниз,
дрогнет и забьётся по карнизу
мимолётно мишура ветвей,
финифть с тенью, солнечных и сизых.
(проскользнёт по кромке серых дней…)

Серых дней смутна лебяжья шерсть,
спиц мельканье, шаткая ограда,
ненароком сбросишь петель шесть,
и в гнездо пробьётся луч отрадный,

сбив завалы снега с наших душ —
блеск подсветки —
с ярких улиц в глушь —
позовёт на театральный ужин.
(Уж стекло заволокла не стужа —

светло-золотистое вино.)
Но – ненáдолго гостить, раз в лужах
кровельным железом крыто дно.
…
Станет ветер рыскать день-деньской

и завьёт воронку злая скорость,
чтобы обобрать с ветвей покорных
позолоту, ставшую золой.
Но едва вязанья стужи перст

запросто дотронуться посмеет —
станет острой проволокой шерсть,
а в гнезде – птенец, что он умеет?
И укачивая, трепеща

голыми, безрукими крылами,
талый Ангел дня взлетит над нами,
мгла отступит, сучьями треща…

Боже, дай Ему (и нам) с утра
тихое успение утрат.

«Ты не из тех, кто выживает
ценою лжи длиною в жизнь» [44] В (последнем и коротеньком) ЛИТО Г. С. Семёнова эти две строки были нам как-то раз заданы как зачин. —
Скорей из тех, кто вышивает
по краю пропасти во ржи.

Цвет василёк на пяльцах лета,
луг, горизонта колыбель,
тенистый хоровод в полсвета
и лёгкий виноградный хмель.

Господь прошёл. Темно и рано.
Пред птичьим звоном на заре
коснулся Он глубокой раны
всех, званых позже умереть.

Земля уходит в миг разлуки,
в овале вьющемся кружа.
Стрижами вслед взмывают руки.
И зёрна вверх идут, шурша.

Как сквозь фарфор и пепел,
я на ладонь смотрю.
А день, нелеп и светел,
вторую ждал зарю.

Снег, дуновенье пара
и лайка облаков…
Что плоть, как не опара?
В ней прах иных веков.

Всё бродит ли закваска,
трепещет тень ли, свет,
но не даётся ласка,
и отрешенья нет.

Мне – вспомнить ликованье,
блеск августа и гром?
Я опыт рисованья
твой на песке морском

была. Как это было
давно и навсегда,
все очертанья смыла
шершавая вода.

Что ж, мне остались арфа
Эола да пески…

След реактивный шарфа
воздушной, злой тоски…

Не крест, а снег и верба,
жар перистый и лёд.
Я сплю, но рокот ветра
dahin [46] «Туда!» – в тот мир, мир иной – из немецкой лирики времён классического романтизма. (Гёте, Шиллер, Бюргер, Гейне). , к тебе зовёт.

Кричащий комок из глины,
из глины с солью морской,
со смертной и лебединой
(что воскликнешь) тоской?

Выразит крик отвагу
клятву насмерть скрепить?
Нет, ледяную влагу
с солью до дна мне пить.

Ты вырван один из сада.
Я водоросль в снегу.
В ограде моя отрада
спит – на ином берегу.

Решётчатый дом вороний,
сверкнувший на солнце шпиль…
И некому больше вспомнить
о нас сквозь снежную пыль.

Кто здесь остался? Только снег,
заброшенный протальный лоскут,
да свечи, что из века в век
мерцают тёплым, внятным воском.

Сквозь кресел лиру [48] Лира (и овал) – формы былых филармонических кресел. и овал —
пыль звёзд в петлицах из лазури.
Как если б плющ сокрыл провал,
два века на миниатюре.