Светлана Платицина: Лирика

А к вечеру безропотно и кротко,
оббит слепым сорвавшимся дождём,
его цветок за дальней леса кромкой
поблекший и увядший, опадёт.

Взгляни, как крона яблони в окне
от отсветов закатных золотится.
Как, чуть качнув листву, на ветку к ней
из-под стрехи слетит проворно птица.

Как блёкнет небо, синь сменив на чернь,
как гаснет на краю заката росчерк
и тьма, неудержимая ничем,
зальёт вдали поля, луга и рощи.

Как вдруг цвета становятся бедны,
как исподволь в саду густеют тени,
в них очертанья тёмные видны
поникших, засыпающих растений.

Как светлячки в бурьяне задрожат —
ожившие алмазы гномьих кладов.
Как солнечного дня гнетущий жар
сменяется вечернею прохладой.

Деревня спит, спит узенькая улица,
дом с палисадом в россыпи ромашек.
Над ним берёза старая сутулится
простоволосой нянькой задремавшей.

Склонённой ей, с распущенными косами,
неверный свет льняное платье белит.
И ветер, шелестящий еле-еле,
притихший дом с окошками белёсыми
баюкает в зелёной колыбели.

Ещё дожди недолги и теплы
и клён ещё листвы в траву не сбросил.
И саду, точно бригу, плыть и плыть,
из августа в октябрь, из лета в осень.

По сентября оранжевым волнам,
то в штиль, то в шторм, от радости – к печали,
чтоб, первых холодов хлебнув сполна,
к заиндевелой пристани причалить.

Всё, всё до срока: стылые дожди
и в небе низком туч сырая вата,
и жёлтый лист, что мне в окно глядит,
растерянно и как-то виновато.

В траве утрами изморозь в саду.
И первых журавлей кружащих лента.
И резкий ветер, что спешит задуть
огарок лета.

Ночь к свету нашего окна
летела бабочкою чёрной
и замирала обречённо,
его теплом обожжена.

И липла на заснувший сад,
на отсвет месяца сторожкий,
меж клумб разлитый на дорожке,
её чернильная пыльца.

На дворик в сумраке глухом,
на дом от крыши до ступеней…
Размереннее и степенней
нам времени казался ход.

И мы молчали в тишине,
стараясь с тишью этой слиться.
И сквозь стекло сурьмила лица
ночная тьма тебе и мне.

Ещё темно. Ещё лесок продрогший
в ночной окутан, в сумеречный свет.
И только ветер ласково ерошит
в потёмках зелень тоненьких ветвей.

Ещё сыры пролески и тропинки
и трели птиц ещё не раздались.
Но в посеревшем небе елей пики
уже заметны тёмные вдали.

Чуть – и погаснут отблески денницы
над кочкой влажной, над замшелым пнём
и небосвод к востоку накренится
и самым краем утро зачерпнёт.

Ещё не тронут на деревьях лист
ни золотом, ни ржавчиной, ни охрой.
Но по утрам уже пролесок мглист
и ноги холодит травою мокрой,
когда тропой заросшею идёшь.
Сбивая капли с сонного бурьяна,
ты рад тому, что ветер стих и дождь
закончился, начавшись спозаранок.
Пусть тучи не торопятся редеть
и к лучшему не видно перемен, но
ты всё же ждёшь, что этот серый день
разведрится к обеду непременно.

И будет день, на нынешний похож,
и неба синь – от края и до края,
и птицы обживутся под стрехой
замшелой крыши старого сарая.

И станет, как сегодня, падать свет,
просеянный сквозь кроны пенных вишен,
и так же забелеет на траве
вишнёвый цвет, как снег, слетая свыше.

И снова еле слышно шелестеть
в цветущих ветках будет майский ветер,
то нехотя качаясь на листе,
то осыпая лепестки с соцветий.

Но растеряет память имена…
И в дне другом, на этот день похожем,
мы смутно сад начнём припоминать,
но друг о друге вряд ли вспомнить сможем.

Весна перетекает в лето
и вечер в ночь.
Заката узенькая лента
в сто вёрст длиной
легла на горизонте в травы —
в цветок и в лист…
И так я рада, Боже правый,
что сумрак мглист.
Что синим укрывает темень
вдоль тропки сныть
и очертания растений,
едва видны.
Что небо в черноты потёках.
Что минул день…
Что нас, обнявшихся, в потёмках
не разглядеть.