Андрей Драгунов - Песок. Книга стихов

Будка стрелочника выкрашена в песочный цвет,
чтобы с дороги не разглядеть отличия
от окружающего… и лампы неяркий свет —
тоже сливается с выветренным наличником,
как с бесцветной дверью, которая на замке,
когда стрелочник – в город за водкой и провиантом,
когда по дороге пыльной, как по реке,
передвигаются измученные мигранты…
или цыгане… и небо – белёсый холст,
даже, не траченый тучами и облаками —
только столб пыли в нечеловеческий рост,
как обнимающий местность вокруг руками…
или песчинками с пылью – во все глаза,
рот залепляя и, чтобы не слышать – уши…
Стрелочник будку выкрасил и не сказал —
где теперь встретить его одинокую душу.

На солнцепёке улица молчалива,
будто бы – жизнь кончается на рассвете…
и торговка зеленью – торопливо
предлагает укроп, петрушку и помидоры в пакете,
и какие-то ягоды. Спрашиваешь – что сколько стоит,
но лишь тишина, указанная на ценнике…
Видимо, вправду сказано, что всё проходит —
как не-дорогая жизнь соплеменников,
выхваченная, обесцвеченная светильником —
из полумрака… выставленная на обозрение,
как на посмешище… водка из холодильника,
не обещающая долгого продолжения…
На солнцепёке… лица почти потеряны —
цвет расплывается, как разжалованная прислуга —
по географии… не выговоренные откровения —
в таком варианте – выглядят, как предательство друга…
или близкого родственника – матери или, скажем – сына,
что в одночасье плавится на солнцепёке —
до собственной тени, которая молчалива,
даже, когда ботинки – и к ней жестоки…
скромная участь… ни слова в свою защиту.
Тень уползает, прячется, хоронится —
в той части города, куда все пути закрыты —
для посторонних, пытаясь с пейзажем слиться,
как с географией, то есть – как с контурной картой-
заданной местности… с глобусом данного города…
На солнцепёке, как в сентябре за партой —
хочется верить в существование облака.

Сохранённая ненадолго – жизнь на листе —
пока высыхают чернила и помнит почерк…
но пока не до дна испарилась вода в реке —
есть варианты – не умереть – досрочно…
Не пропасть без ведома Ангелов и Самого,
став только слухом о том, что когда-то было,
чтобы потом безрадостное кино
напоминало всё то, что водою смыло,
не сохранив при этом и пенный след…
лишь чешую русалочью на причале —
для кучерявого мальчика, чей портрет —
как иллюстрация к сказанному вначале.

Ты досталась в наследство – подарок… осколок сна,
ласточка, вырвавшаяся из плена
пустого берега, откуда – никто – никогда…
до того не сбегал, даже, не пробовал сделать…
Замурованный заживо – намертво – детский крик,
освобождённый случайным оползнем, камнепадом…
взорванным берегом – с первого дня – старик…
без оправдания… и без того, кто рядом
всё это время вглядывался во тьму
рядом с тобой, кто не говорил – Послушай…
просто смотрел, как будто ему самому —
кто-то другой – замазывал глиной уши…
Не говори ни слова… к чему слова!.. —
клёкот ещё возможного откровенья…
и чем выше к небу возносится голова —
клёкот тише – к чему оглашать селенья —
невозможным стрёкотом связок… шуршаньем крыл.
Вот тебе, ласточка, берег, а вот – дорога —
видимо, больше никто по ней не ходил…
Тише, немного тише… Ещё немного.

Глаз в оболочке шлифованного стекла —
не в состоянии определить пропажу
своего хозяина… Беспамятство и смола —
хвойного дерева – доступны ему в пейзаже,
как украшение – не более… Санный след —
от самолёта – сквозь ветки сухих деревьев —
меж облаками – ближе всего – к земле,
чем к небесам… и различим яснее,
чем, сквозь стекло, не выявленная слеза —
капелька сути – в ресницах – не в переплёте…
будто бы кто-то об этом ещё не сказал —
не про слезу младенца – на обороте…
а про простую – житейскую – от беды,
или тоски… глаз меркнет в шлифованном круге…
Хочешь – иди – умойся – глотком воды!..
или умри на берегу – в испуге.