Андрей Белянин - Четырнадцатый апостол (сборник)

Истину знают лишь умершие.
Живущие лишены такой сказочной роскоши.
Каждый жезл имеет своё навершие,
Словно густая печать богини Мокоши.
Это язычество, вышедшее из бездны,
Из-под контроля какого-то чёрного дна.
И если побыть хоть на минуту трезвым,
То кажется непробиваемою стена
Моих возвращений. Лазоревейшие дали
Уже не для нас, потому что такая тьма
Вокруг, и вот уж разрозненные детали
Не сходятся в пазл, а впрочем, суди сама.
Развей свои строки по высокогорным склонам,
Разлей свои слёзы вдоль горизонта, и
Расхожие фразы покажутся смысла полны,
И воздух разреженный лепит слои свои.
Строчку к строке. Восприятие к восприятию,
Так стволы сосен накручивают круги.
Я тоже запомню, что веки ты красишь под платье
И обручальное золото не украшенье руки.
Выстрел всегда и везде надёжнее стали.
Даже не проверяй, можешь верить на слово.
Сходи в музей, посмотри на старинные эмали,
Признай, что у них всё легко и счастливо.
Прости, что у нас иначе. Просто прости.
Нет? И не надо. Правильно. Да?
Расставания в англицком стиле не в чести,
Увы. Как и прочая фальшивейшая ерунда.
Это как бы в геометрической теореме,
Краткая чёрная точка в зените над пляжем Лидо.
Жизнь расчерчивает нашу судьбу по схеме:
Вдох.
Любовь.
Выдох.

Где ты была? Где были наши души
Сто лет назад? И был ли я так слеп,
Что в небесах, на море и на суше
Я строил не дворец, а тусклый склеп?
Бродил, не веря, что ты дышишь рядом,
Плутал во мраке суетных картин,
Касался женщин равнодушным взглядом
И, с кем бы ни был, был всегда один…
Я не искал ни солнца, ни просвета.
Но если б знал, что есть на свете ты, –
Бежал бы вспять крутой тропой поэта,
Рассеивая в снах твои черты,
А имя прошептали б мне цветы…
И мы с тобой вдвоём вернулись в лето…

Пусть тусклый питерский дождь
Тоской освежает душу
И так методично глушит
Озноба слепую дрожь.
Но горло не греет шарф
Обрывочных воспоминаний,
Рисунков, обид, признаний,
Как боли на брудершафт.
Где финская синь в глазах
Обломком холодной стали
Ласкается, но не жалит.
Где водкою глушат страх
Пред тем, кто, воспетый в медь,
На лепицуанском звере
Срок жизни твоей отмерит.
И, кажется, не успеть
С Пальмирой сойтись на «ты»
В поэзии или прозе,
В один поцелуй на морозе,
Пока разведут мосты.
А после – хоть шторм, хоть штиль,
По-русски, рванув рубаху,
Всё сердце нанизать махом
На Адмиралтейский шпиль!

Не молись звезде до заката.
Закатилась твоя звезда.
Отправляйся, казак, до хаты,
Пока с фронта идут поезда.
Пока ветер свистит на стыках,
Пока можно ещё успеть –
Не ругаться, не врать, не хныкать,
А суметь обмануть смерть.
Ненадолго, хоть на полгода,
Чтоб безносая не смогла,
Не почуяла в непогоду
Всей любви твоего тепла,
Твоих рук – золотого поля,
Твоих губ – неземной исток.
Я иду за звездой и болью
На Восток…

Плачь, флейта дождя…
В далёком Тайване
Неизвестный крестьянин создал тело твоё их хвоща полевого.
Наполнил рисом, а музыка радости и изгнания
Родилась сама без чьего-либо высшего веления или слова.
Капли падают. Разбиваются не дыша,
Будто поток слёз всесокрушающий ломает стены темницы.
Какая же боль из сердца уходит, боясь помешать
Крылышку ангела рыжего, коснувшегося этой страницы…
Смотрел в зеркало. Совершенно пустые глаза.
Раньше в них отражалось небо, улыбка сына, астраханское лето.
Сине-зелёная сталь. А были – изумруд и бирюза…
И только вопросы, исключающие саму возможность ответа.
Потому что истины нет. Есть ненависть, боль и страх.
Вечные «если бы, если бы, если бы…», смерть остальное стёрла.
Плачь, флейта дождя… Нежно качаю тебя в руках,
Словно баюкая боль
своего же
изломанного
горла…