Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Я разговор с усмешкой заминаю
И забываю сразу же о вас,
И смертный час упорно вспоминаю, -
Хоть как сейчас я помню этот час.

Предметы все без голоса ревели,
Незримая их колотила дрожь,
Как лошадь, вдруг почуявшую зверя,
Или свинью, почуявшую нож.

И не за что мне было уцепиться, -
Лишь сам себя ловил я на лету, -
Когда вдруг сердце прекращало биться,
Взамен себя оставив пустоту.

И если я рассеянным бываю,
Забывчивым, - хотел бы я суметь
Забыть о том, что я не забываю
Забвения не знающую смерть.

Цепочки слов, цепочки мыслей странных
Всё нижет, нижет смерть в моем мозгу,
И вас насквозь я вижу, как стеклянных, -
И удержать улыбки не могу.

Повидло выглядело подло,
Угодливо лоснясь на блюдце;
Конфеток маленькие седла
Мечтали пышно развернуться,

Внезапно в пальцах осторожных
Гремящей кровлей представая,
А рты паслись вокруг пирожных,
Как рыбы, снизу подплывая.

Ныряя, двигались заедки,
И этим же неровным кругом,
Как медленные вагонетки,
Тянулись чашки друг за другом.

И завораживались взгляды
Картиною необычайной:
Чаинки, как дельфинье стадо,
Кружат в бездонной толще чайной.

И реплики слонялись праздно,
Сродни не разуму, а зренью,
Но излучало безучастно
Свой блеск магический варенье.

Нематерьяльная, немая
Мой разум всасывала толща,
И что б вам было, не мешая,
Еще минутку выждать молча!

Опять, внимая ошалело
Высказываниям глупейшим,
Я позабыл, как делать дело
И что рассматривать в дальнейшем.

Не задавали б вы вопросов -
И я б не потерял наитья,
Как живописец и философ,
Проникнув в сущность чаепитья.

В дверях качнувшись тяжело,
Плечом в косяк врезаюсь я.
<���Опять надрызгался, мурло?> -
Воскликнет скорбная семья.

Но я презрительно молчу,
Ища в квартире водопой,
И, как в балете, волочу
Ступни немного за собой.

Вы так браните жизнь мою,
Что слышно даже во дворе,
Но перед вами я стою,
Качаясь, как вода в ведре.

Я в свой скрываюсь уголок
И раздеваюсь там, ворча,
Порой заваливаясь вбок
И суетливо топоча.

В испуге закричит тахта -
Но я в тот миг уже усну
И из раскрывшегося рта
Пущу блестящую слюну.

Не докучай же мне, семья,
Своей бессмысленной борьбой:
За чаркой примиряюсь я
И с миром, и с самим собой.

Зайдем с товарищем в подъезд
И чувствуем, покуда пьем,
Что мир - не худшее из мест
И мы немало значим в нем.

Притаюсь под угрюмой стеной,
Поукромней найдя уголок,
Беспокойно следя за толпой,
За мельканьем бесчисленных ног.

Я в комочек ничтожный сожмусь,
Незаметным попробую стать,
Я ведь так проходящих боюсь,
Что и взгляда не в силах поднять.

Проходящих беззвучно молю
Поспешать, на меня не смотреть;
Невниманье, забвенье стерплю,
Но вниманье их страшно терпеть.

Несказанная давит тоска,
Лишь увижу, мертвея душой,
Что, качаясь на пятку с носка,
Встали вы, поравнявшись со мной.

На смешное мое добрецо
Вы помочитесь, стоя кругом,
Или просто, подумав, в лицо
С маху врежете мне сапогом.

И я плачу, неслышно почти,
Заточен в безысходном кругу:
Не могу по дороге пойти
И уйти от нее не могу.

Где между фабрик вьется Лихоборка,
Забуду я постылый твой уют,
Мой пыльный город, высохший, как корка,
Которую с покорностью жуют.

И здесь, в кленовой чаще хаотичной,
Где бой бутылок и клочки бумаг,
Я образ свой, до тошноты приличный,
Сменю личиной короля бродяг.

Пускай и мне с ней не удастся сжиться -
Как прежнее ко мне не приросло, -
Но бедный пир безудержно вершится,
И теплой водкой челюсти свело.

Я ржавой жести слышу шелушенье
И как сараи старые скрипят,
И восхваляю саморазрушенье,
Всех связей разрешенье и распад.

И тем, кто будет восхищенно слушать,
Я ни единым словом не солгу:
Ведь я сумею так себя разрушить,
Как не суметь и худшему врагу.

Вот я, шатаясь, вывалюсь из мрака -
Скрежещут по асфальту башмаки
И тень за мной крадется, как собака,
Чтоб вылизать кровавые плевки.