Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Обои образуют сборки -
Оттуда, жвалами пугая,
Вдруг выбегают уховертки,
Наручники напоминая.

Промчатся крысы в кавалькаде,
Распространяя звон стекольный,
Напоминающие сзади
Оживший корнеплод свекольный.

Согнувшись под привычным грузом
И стягиваясь в караваны,
Как будто семечки арбуза
Рысцой таскают тараканы.

И запустенья запах мыльный
Висит, внушая отвращенье,
И вскоре станет непосильной
Задача всякого общенья.

Гляжу вам вслед, промедлив с речью,
И вижу: тянется, как стадо,
За вами, позабыв увечья,
Безлюдных комнат анфилада.

Но зря вы смотрите надменно
На обитателей задворок,
Ведь раззолоченные стены
Все новых требуют подпорок.

Меня безумцем называют,
Но я ничуть не опечален:
Безумен тот, кто забывает,
Что дома нет прочней развалин.

А если общества строенье
От плана отклонилось ныне,
То с этой общей точки зренья
Мы все живем в одной руине.

Автобус навзрыд зарыдает,
Подтягиваясь на локтях,
И к сердцу опять припадает
Увиденный всякий пустяк.

Подобно забытой игрушке,
Ржавеет комбайн у села;
Солома по ребрам избушки
Гниющею плотью сползла;

Заросшею стежкой старуха
На кладбище поволоклась:
Но с сердцем родная разруха
Покрепче достатка срослась.

На тех перепутьях, где ветры
Взбивают ковыльный тупей,
Как Павлу, видение Веры
Мне явит пространство степей.

И ежели ты не лукавил,
Отвергнув мирскую казну,
То ты безотчетно, как Павел,
Уверуешь в эту страну.

Чтоб даже хатенку гнилую
В душе безрассудно беречь
И рядом звучащую злую,
Разбойную русскую речь.

И вновь на качалке ухаба,
Вихляя, вздымаемся мы;
Коровой, улегшейся набок,
Вздыхают степные холмы.

На водах степных потаенных
Листва облетающих ив,
Как ризы святых на иконах,
Прозрачный струит перелив.

Я не оспорю ничего,
Хоть в спорах мы поднаторели:
Бессилье, низость, хвастовство
В нас укрепились и созрели.

Нам было многое дано,
Но нам к былому не вернуться,
А клятвы наши все равно
Позором нашим обернутся.

Бессильный вспыхивает гнев,
Погаснув в зряшном сожаленье.
Еще сложиться не успев,
Мы погрузились в разложенье.

Но, жизни агрегат большой
На ряд нелепиц разлагая,
Не уследили за душой,
И вот она уже другая.

Святыни жизни отомстят
За оскорбленное величье
И исподволь в душе взрастят
В отместку горечь безразличья.

Есть вне меня иное <���я>,
Что мыслит, действует, страдает;
С усмешкою душа моя
За ним бесстрастно наблюдает.

И что б ни делалось со мной -
Душа, вне этой круговерти,
Как мокрый голубь под стеной,
Покорно ожидает смерти.

Нет, я не мошенник, не лодырь,
А всем моим бедам виной
Болезнь под названием <���йодурь>,
Вполне овладевшая мной.

Вползла она в мозг осторожно,
Чтоб после его затопить;
Ее ощутить невозможно,
Но трудно и не ощутить.

Она несказанной истомой
В моем поселилась мозгу,
И кажется жизнь незнакомой,
Ее я понять не могу.

Упорно я мыслить стараюсь,
Но что же осмыслить я смог?
Лишь клочьями мыслей играюсь
Подолгу я, как дурачок.

И властно усталостью странной
Все члены мои залило;
Разболтанно, как деревянный,
Я двигаюсь так тяжело.

И некая плотская тайна,
А вовсе не я виноват,
Что падок я стал чрезвычайно
До всяких порочных услад.

Повадлив до них по-кошачьи,
Впиваюсь в них, словно шальной -
И зенки тараща лешачьи,
И волосы вздыбив копной.

В расслабленном и разнородном,
Вдруг в теле воспрянет родство;
Я весь в наслажденье животном,
В восторженном возгласе: <���Йо!>

Восторг, заменяясь довольством,
Исчезнет затем без следа,
Но долго еще с беспокойством
Хожу я туда и сюда.

Ваш норов споры услаждают,
Вам любо поиграть словами,
Но вас слова не убеждают,
И спорить бесполезно с вами.

Воспринял веру ваш рассудок
В свое особое значенье -
Так зачинается ублюдок,
Хромое умозаключенье.