Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Вспышки молний пронзали свинцовую чёрную мглу,
зловеще кричала сова на плече колдуна,
и священные голуби лапками рыли золу,
и с пронзительным рёвом кидалась на скалы волна.

И под сводами грота светильник пылал смоляной,
и, закрывшись плащом, как ребёнок, я горько рыдал.
О прекрасная Цинтия, ты не со мной, не со мной!
Ненавистный Плутон, ты её у меня отобрал!

...Я стоял как во сне у предместий цветущих Помпей.
Раскаленная магма ещё не успела остыть.
Я примчался из Рима к возлюбленной дивной моей,
без объятий которой - я знаю - мне незачем жить.

Провалился в Эреб изобильный и радостный град.
Там где стогны шумели и рукоплескал Одеон,
я услышал глухой отвратительный смех Форкиад,
крик голодной Эмпузы и гарпий встревоженных стон.

И когда я увидел твои золотые глаза,
восходящие над обратившейся в хаос землей,
понял я, что Гимен нас друг с другом навеки связал,
что к летейским полям я последую вместе с тобой...

Сердце мечется, словно ошпаренный заяц в мешке,
из разорванных туч выпал глаз сиротливой звезды,
маг мешает похлёбку в своем ритуальном горшке,
блики пламени пляшут на клочьях его бороды.

Скоро лёгкие ноги Авроры коснутся земли,
и в подземное царство умчится коварный Плутон.
Я рванусь вслед за ним и, как Цезарь, сожгу корабли,
переплыв на щите огнеструйный поток Флегетон.

Как хорошо, что вас зовут Наташа,
как хорошо, что вам семнадцать лет,
как хорошо, что всё семейство ваше
сегодня укатило на балет.

Я постучался. Сонная служанка
открыла - и ушла с бой-фрэндом в бар.
На вас была прелестная пижамка,
когда я к вам ввалился в будуар.

О, как легко она с вас соскользнула,
как весело зарозовела грудь!
Предчувствие меня не обмануло,
вы оказались девочкой чуть-чуть.

Чуть-чуть смущенья, пара капель крови,
и лёгкий вскрик, и серые глаза,
глядящие на мир, как будто внове
его вам добрый папа показал.

Но я отнюдь не добренький папаша,
я контролёр, пробивший вам билет.

Как хорошо, что вас зовут Наташа,
как хорошо, что вам семнадцать лет.

Я однажды прочёл в страноведческой книжке,
что калмык, чтоб беду не навлечь на свой кров,
не бросает в степи ногти, после острижки,
а под юртой их прячет от глупых коров.

Коль бурёнушка съест человеческий ноготь,
бес вселяется в смирную душу её,
ни погладить её, ни за вымя потрогать -
не скотина, а просто лесное зверьё.

В общем, есть у калмыков такая примета.
Но не зря на Руси девку тёлкой зовут.
Ты меня, богача, знаменитость, эстета,
затоптала копытами за пять минут.

Что с тобою случилось, любимая, право?
Ты мычишь и чураешься прежних затей,
мутен взор, как колодец, где бродит отрава.
Ты, наверное, просто объелась ногтей.

Попытался к груди я твоей прикоснуться -
ты вскочила, как будто поднёс я утюг.
Это ж надо, с принцессой заснуть, и проснуться -
с глупой тёлкой, ногтей обожравшейся вдруг.

Что с тобой происходит, моя дорогая?
Нет моей в том вины. Чёрт меня подери!
Не от слов и поступков моих ты другая -
это ногти скребутся в тебе изнутри,

Словно тысячи маленьких гнойных вампиров
изнутри раздирают твой кожный покров...
Не творите себе из бабёнок кумиров,
не творите кумиров себе из коров!

Кто б ты ни был - индус, иль еврейский вельможа,
иль опухший от водки сибирский мужик -
чаще тёлке стучи по рогам и по роже,
и от юрты гони её прочь, как калмык.

Опять идет фигня про Ипполита,
опять страна встречает Новый Год.
И, сидя у разбитого корыта,
уперся в телек радостно народ.

Опять Мягков проспится, протрезвеет,
Сожрет у Варьки Брыльской весь салат,
А Ипполит от горя поседеет -
все счастливы, никто не виноват.

Но что за бред! Прошло уже полфильма -
вернулся в доску пьяный Ипполит
и не полез в пальто под душ умильно,
а Варьке дать по репе норовит.

"Что, с москалями спуталась, паскуда!
Так значит вот она, твоя любовь!
А ну-ка, отвечай скорей, Иуда,
где мой салат, где рыба и морковь?!"