Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Счастье так близко где-то
Наполнило мирный быт,
Только язык завета
Начисто мной забыт.

По Лукову переулку,
Напрягшемуся, как лук,
Шаги раздаются гулко,
И это - сиротства звук.

Опять выводит прогулка,
И это - мрачный намек,
К Последнему переулку,
Который так недалек.

Броди в сосновых чащах медных,
В лугах медовых путь тори,
И лишь о мучениках бедных,
Дитя, прошу, не говори.

Беспечно радуйся обнове,
Живи резвяся и шутя,
И лишь о выстрелах и крови
Меня не спрашивай, дитя.

Тебе, живущему игрою,
Я ничего не объясню.
Лицо руками я закрою
И низко голову склоню.

И слезы, накипая немо,
Мешают повторить слова:
<���Дитя, всех рек прекрасней Неман,
Всех стран прекраснее Литва>.

Тяжко катятся тусклые воды,
Скорбно движутся плоские тучи.
Где сошли к реке огороды,
Я торчу из навозной кучи.

Серебро из пригоршни полной
Сыплет ветер над островами.
На просторе прядают волны,
Я машу им вслед рукавами.

Надо мной напрасно смеялся
Тот, кто ладил мое убранство:
Он добро наживать остался,
Мне же отдал он все пространство.

И меня не боятся галки,
Потому что лечу я тоже,
Вкривь и вкось мотаясь на палке
В разлохматившейся одёже.

Весь мир - пирог, состряпанный для них,
Они его делили как хотели:
Нам - в подворотне водку на троих,
Себе - пиры, машины и отели.

Чтоб нас отвлечь, потоками вранья
Они мозги нам щедро промывали.
Их Бог прости. Прощу их даже я,
Но молодость моя простит едва ли.

И я готов им глотку перегрызть
За все мои потерянные годы.
Чтоб им свою не упустить корысть,
Мы умирали, не узнав свободы.

Но дураки утрачивают власть,
И у друзей моих теперь веселье -
У тех друзей, кому пришлось пропасть,
Кого сгубили водка и безделье.

Друзья смеются, все простив давно,
Пренебрегая счетами пустыми,
Ведь исстари лишь добрым суждено
Скудельный мир покинуть молодыми.

Не жизни правила жестоки,
Мы обвиняем их - и лжем.
Не в нас ли с детства все пороки
Как будто врезаны ножом?

Да нам ли заниматься торгом,
И то, и это обвинять?
Не мы ль смогли с таким восторгом
В себя все мерзости принять?

Мы нашу низость оправдали,
И все же нам не смыть вины,
Ведь в глубине души мы знали,
Как жить по истине должны.

Остатки высшего творенья
В душе от ужаса вопят,
И их последние биенья
Смиряет медленно распад.

Однажды, поглощенный тьмою,
Твой свет духовный я открыл
И тьму потрясший надо мною
Размах твоих духовных крыл.

Как растворяться в толщах света
По воле собственной - скажи,
Понять сумевший все предметы,
Весь мир увидевший хаджи.

Тогда и я, как ты, отрину
Телесный тесный образ свой,
И плоть - протаявшая глина -
Взойдет сияющей травой,

Чтоб в той траве с приходом лета
Я был всей кровью растворен,
А в вены влил златого света
Биение и тихий звон.

Безумья пролетевших лет
И ваша прелесть не разбудит.
Я четко заявляю: нет,
Такого более не будет.

При всем желании теперь
Душа забыться не сумеет.
Разумно любит только зверь,
Хотя и мало разумеет.

И мне смешны потоки слов,
Когда суть дела бессловесна.
Душевно я давно здоров
И, главное, здоров телесно.

Слова последние мои
Вы не хотите ли проверить,
Чем ложной меркою любви
Простые отношенья мерить?

Уж тут-то я не подведу -
Спознаетесь с такой любовью,
Что, обезумев, рвет узду
И простыни стегает кровью.

Ношу на шее подковку,
Стремясь судьбу подковать,
А тянет скрутить обновку
И с шеи рывком сорвать.

Цепочка в кожу вопьется,
Рубашку искровяня;
Под лишней кладью собьется
Вот так же холка коня.

И я смеюсь неумело,
Ведь это смешно, ей-ей:
Судьба моя охромела
На льду гордыни твоей.

Бесследно не проходят раны,
Которые наносишь ты.
Я, ненавидевший забвенье,
Хочу забыть твои черты.