Елена Крюкова - Сотворение мира

Вот тогда ты поймешь,
дурак Сатана:
есть у каждого — Крестный путь!
Этот страшный путь,
да Голгофский путь,
где снегов намело — по грудь,
Где юродивой Ксеньи
хрустальный взор,
Где крестит апостол Андрей,
Где заместо нимбов —
топор и костер
Над затылками матерей».

Метели тягучий стон.
Прядутся ночные нити.
Теперь уходите вон,
Из Храма — вон уходите.

Вы жрали и пили здесь
Хранили морковь гнилую.
Но Ангел благую весть
Принес — я его целую.

На красных лоскутьях вы
Развешивали цитаты.
А после — вели во рвы
Живых, распятых трикраты.

А после — бокалов звон,
Да люстрой — смертям кадите?!..
Теперь уходите вон,
Из Храма — вон уходите.

Что вы со своим тряпьем
Расселись — да с золотишком?!
Сей Храм — это Божий дом.
А вы о нем — понаслышке:

Мол, жил, коптил небосклон,
Распяли? — небось вредитель!..
Ну, вы!.. Уходите вон,
Из Храма — вон уходите.

Монетный звон — и бумаг
Вдоль плит истоптанных — шорох…
А любящий — нищ и наг
На звонких морозных хорах!

Он слышит небесный хор.
Он холод вдыхает грудью.
Он любит пустой простор —
На всем безлюбьи, безлюдьи…

А ваше: «Купи-продай!..» —
Под купольным светлымсводом —
Гляди, опричь не рыдай
Над купленною свободой…

Но время жизни пришло.
Но время смерти изникло.
Лампады струят тепло
Морошкою и брусникой.

Вы, торжники!.. Ваш закон:
«За грош — Богоматерь купите!..»

Все. Срок. Уходите вон.
Из Храма — вон уходите.

Не во храме — в преддверии рынка,
Там, где люд челноками снует,
Инвалид — очи ярче барвинка —
Костылем прожигал сивый лед.

Он тянул свою флотскую шапку,
Костерил и владык, и рабов,
И блестел в мимохожую бабку
Черный жемчуг цинготных зубов.

Он кричал, надрываясь и плача,
Что земля наша скоро помрет,
И от этих проклятий горячих
На морозе корежился рот!

И Христос проходил по майдану,
Весь в сиянии голубом.
И качнулся, будто бы спьяну,
Над воткнутым в сугроб костылем.

Глянул нищий:
«Что, Господи, смотришь?
Вот махорочка, — на, угостись!..
Не дивись, не печалься, не морщись
На убогую, скудную жисть.

Так живет наш народ окаянный.
А властители — вон их дворцы!..
А зато надо мною, над пьяным,
Голубь рыночный, света венцы!..

Что, Господь, приуныл Ты?.. Богатым —
Богатеево! Нищее — нам!..
А зато ни за снедь, ни за злато
Свое сердце я им не продам.

Дай мне денежку эту, копейку,
Хоть не смог Ты сей мир накормить —
Мое сердце под телогрейкой
Хочет снова Тебя — полюбить…

Ну, подай!.. Соберу — пойду выпью
И чего пожевать куплю…»
И глядел болотною выпью,
Весь в снегу, как в белом хмелю.

И Христос наклонился над шапкой,
И монета скользнула из рук.
И поежился нищий зябко,
И промолвил: «Спасибо, друг».

А Христос улыбнулся горько,
И клубился голоса дым:
«Воздадите гордое — гордым,
Воздадите слепое — слепым.

Воздадите нищее — нищим.
Воздадите объятья — плечам.
Над Землей давно ветер свищет.
Воздадите звезды — ночам.

Воздадите любовь — любимым.
Воздадите смерти — смертям!
Невостребованно, неистребимо…
Воздадите все наше — нам».

Проходные дворы и метельная хмарь.
Рельсы страшно остры, и машинная гарь.

А за темью двора — хвост павлиний реклам,
Небеса, как дыра, да расстрелянный храм.

Пробежал проходным… Блеск ты, уличный гул!
Из цигарки Он дым жадно так потянул.

И внезапно — из тьмы — по шубейке — коса.
А вокруг — ночь, дымы, голоса, голоса…

«Ты куда?» — «Я — домой.
Детям я — молоко…»
«Посиди миг со мной.
Это — просто, легко».

«Ты рехнулся! Ты пьян…»
Папироса — во снег.
«Каждый лоб — осиян.
Каждый зверь — человек.»

«Ну, мужик, ты даешь!..
так присядем — давай?..»
В сумке — клады: и нож,
И тугой каравай.

И под снежной тоской,
Под метельною мглой
Говорят, говорят,
Говорят — всей душой.