Елена Крюкова - Сотворение мира

И дошла она, лестницу тяжко измерив
Утюгами шагов. Коммуналка спала.
Отворились в каморку скрипучие двери —
Или Ангел раскинул два чистых крыла?

И застыла она над людскою едою,
Над пустою посудой, над грязной плитой.
И застыла она — перед новой бедою,
Навсегда ей в нутро и в дыханье влитой.

И застыла она, так лучистую руку
Положа на воздетый ко звездам живот,
Что услышали звезды великую муку,
Коя в бабьем изгвазданном теле живет.

Так стояла она — над раскиданной снедью,
Над бельмастым окном, где на вате меж рам
От игрушек осколки, — над самою смертью,
И над чем мы — по смерти — стоять будем — там!

А в окно ее Ангелом билася вьюга.
И шептала она: — Ничего, ничего.
Погуляла я славно. За дело, подруга.
Подниму без Отца и взлелею Его.

Заработаю скотьим горбом — я двужильна!
Изуверские надписи в лифтах сотру
Белым пламенем глаз! — чтобы чистым и сильным
Мир предстал перед Ним — о, пока не умру…

О, доколе я с Ним! И на улицах людных,
И в подземных котлах, и в тугих поездах —
Я любить Его буду так долго и трудно,
Как рожать: в напряженье, разрывах, слезах!

В катастрофах! Крушеньях! Воронках! И взрывах!
В колыбелях — в любовных постелях — в гробах!
Ибо этой Любовью мы все будем живы.
Ибо эта Молитва — у всех на губах.

Рычала метель, будто зверь из норы.
Летел дикий снег. Жженый остов завода
Мертво возлежал под огнем небосвода.
Зияли, курясь, проходные дворы.
Трамваи — цыганские бубны — во тьме
Гремели. Их дуги — венцами горели,
Сквозь веко окна ослепляя постели —
В чаду богадельни и в старой тюрьме.
Куда-то веселые тетки брели.
В молочном тумане их скулы — малиной
Пылали! За ними — приблудная псина
Во пряничной вьюге горелой земли
Тянулась. Кровавые гасли витрины.
Спиралью вихрился автобусный смог.
Народ отдыхал. Он давно изнемог
Нести свое тело и душу с повинной
И класть их, живые, у каменных ног.

Тяжелые трубы, стальные гробы,
Угодья фабричные, лестниц пожарных
Скелеты — все спало, устав от борьбы —
От хлорных больниц до вагонов товарных.
Все спало. Ворочалось тяжко во сне —
В милициях пыльных, на складах мышиных,
В суконных артелях, в церковном огне,
Где ночью все помыслы — непогрешимы…

Ночь темной торпедой
по белому шла,
По белому свету, песцовомц дыму
Котельных, где — Господи! — Мало тепла
Для всех наших млых, так жарко — любимых…
Шла смертная ночь — тем подобьем смертей,
Что мы проживем еще — каждый как может,
Шла бредом дитяти, морозом по коже
И пьяными воплями поздних гостей…
Спи, мир, отдыхай! Ночь на это дана.
Труд выжег всю плоть. Сохрани душу живу.
В казенных рубахах святых индпошивов
Спи, свет мой, калека, слепая страна…

Но дом был на улице. Номер с него
Бураном сорвало. Обмерзлые ветки
Гремели по стрехам. А там — торжество
Творилось: на радость потомкам и предкам.
Искусаны в кровь одичалые рты.
Никто не подходит. Храпят акушеры
В каптерке.
И болью предродовой веры
Бугрятся божественные животы.

И, выгнувшись луком, Мария зовет
Сиделку, пьянея, дурея от боли…
О люди вы, люди! Не слышите, что ли!
Он — вот Он, приходит, рождается,
вот!
Вот — темя сияет меж ног исступленных!
А свет золотой! А в крови простыня!
Так вот чем кончаются царства и троны…
— Мария, Мария, ты слышишь меня!

Идет Он на свет не в яслях лучезарных,
Где плачет овца, улыбается вол —
В гудках пассажирских, в крушеньях товарных,
В домах, где — кутьями уставленный стол!
Идет Он на свет не под нежные губы,
Мария, твои, —
а под ругань бланых,
Под грузчицкий хохот, буфетчицам любый,
Под матерный посвист и водочный дых!
Идет Его бедное тельце, сияя
Щуренком в протоке — во смрады громад
Фабричных предместий, машинного Рая,
Где волк человеку — товарищ и брат…

Да, Господи Боже, досталось родиться
Вот именно здесь, в оголтелой земле,
Где в трубах метро преисподние лица
Летят, как снега по дегтярной зиме!
Да, мальчик, сынок, пей до дна эту чашу —
Такую нигде уже не поднесут:
Последний приют заметелен и страшен,
И ученики — от Креста не спасут…

Кричи же, Мария!
Пустынна палата.
Кричи же, родная!
О счастье — кричать,
Пока ты — звериным усильем — распята,
Пока на устах твоих — вопля печать!
Ори! Это счастье — все выкричать в лица
Наемных врачей и воровок-сестер,
И крком родильным — и клясть, и молиться
На сытый очаг, погребальный костер,
И в небо упертые копья коленей
Внезапно — до хруста костей — развести,
И вытолкнуть —
Бога иных поколений!..