Анакреонт: Стихотворения из сб. "Эллинские поэты"

Во тьме
Над скалой ношусь подводной.

Дай воды, вина дай, мальчик,
Нам подай венков душистых,
Поскорей беги — охота
Побороться мне с Эротом.

Как кузнец молотом, вновь Эрот по мне ударил,
А потом бросил меня он в ледяную воду.

Бред внушать нам, смятеньем мучить
Для Эрота — что в бабки играть.

Люблю опять и не люблю,
И без ума, и в разуме.

Говорят, в любви хороша справедливость.

Пусть против воли твоей, а все ж я останусь с тобою.

Кобылица молодая, бег стремя неукротимый,
На меня зачем косишься? Или мнишь: я — не ездок?
Подожди, пора настанет, удила я вмиг накину,
И, узде моей послушна, ты мне мету обогнешь.
А пока в лугах, на воле ты резвишься и играешь:
Знать, еще ты не напала на лихого ездока! [8] Кобылица — отождествление девушки с необъезженной кобылицей частый образ у Анакреонта (ср. фр. 34, 6–9) и вообще в греческой поэзии.

Пирожком я позавтракал, отломивши кусочек,
Выпил кружку вина — и вот за пектиду берусь я, [9] Пектида — струнный инструмент.
Чтобы нежные песни петь нежной девушке милой.

Бросил шар свой пурпуровый
Златовласый Эрот в меня
И зовет позабавиться
С девой пестрообутой.
Но, смеяся презрительно
Над седой головой моей,
Лесбиянка прекрасная
На другого глазеет.

С болью думаю о том я,
Что краса и гордость женщин
Все одно лишь повторяет
И клянет свою судьбу:
«Мать, всего бы лучше было,
Если б ты со скал прибрежных,
Горемычную, столкнула
В волны синие меня!»

[…иль чуждаешься]
Незнакомца ты сердцем своим?
Всех вокруг дев ты прекраснее.
В доме своем лелеет тебя
Размышлением крепкая мать,
На лугу вволю пасешься ты,
Там, где Киприда в нежной траве
Гиацинты взрастив, лошадей
Под ярмо шлет, всем желанное.
Если бы ты, вспугнув горожан,
Средь шумливой промчалась толпы,
Всколебав разом сердца их вдруг,
Как Гермотима, всех до себя… [10] Папирусный фрагмент, толкование которого остается предположительным. Ясно, что девушка, к которой обращены ст. 2–9, - не Гермотима, всех до себя (13) допускающая. По-видимому, стихотворение было построено на противопоставлении нравственного облика этих двух девушек.

С ланью грудною, извилисторогою, мать потерявшею
В темном лесу, боязливо дрожащая девушка схожа.

Мила ты к гостям; дай же и мне, жаждущему, напиться. [11] Как полагают, обращение к гетере, и жажда говорящего — особого рода.

Я потускнела вся, стала как плод перезрелый,
Виною — безумье твое. [12] О ранней старости как результате бурных увлечений в молодости (ср.: разд. II, Архилох, фр. 60, 17–19).

Что же ты мчишься,
С душой, как сиринга, [13] Сиринга — музыкальный инструмент, состоящий из полых трубок убывающей длины. Обычно — атрибут Пана. полой,
Груди свои миррой намазав?

На берег я из реки выхожу, блеском сияя светлым. [14] Из речи девушки, совершившей омовение в реке.

Сбросила хитон, как у дорийцев… [15] Сбросила хитон… — У дорийцев девушки принимали участие в спортивных состязаниях, одетые только в короткую рубашку с разрезами на боках.

Бегу я от нее, как будто я кукушка.

Заботишься одна о слишком многих ты.

Сплетясь бедром к бедру.

Не мою деву нежную…

Мальчик с видом девическим,
Просьб моих ты не слушаешь
И не знаешь, что душу ты
На вожжах мою держишь.

…Тех кудрей, что так чудесно
Оттеняли нежный стан.
Но теперь — совсем ты лысый,
А венец кудрей роскошный
Брошен мерзкими руками
И валяется в пыли.
Грубо срезан он железом
Беспощадным, я ж страдаю
От тоски. Что будем делать?
Фракия ушла от нас! [16] Предшествует в папирусном экземпляре фр. 33 без видимых признаков их разделения. Так как, однако, по содержанию они трудносовместимы, современные переводчики принимают их за два разных произведения.