Низами Гянджеви - Сокровищница тайн

Чтоб сиять в чистоте, чтоб от нужд отказаться не ложно,
Подражай Низами; проиграл ведь он все, что возможно.

О довольный! Ты к миру, в спокойствии сладком, привык.
Ты — осел на лугу, ты к кормушке склонившийся бык.

Что тебе это солнце, лазурных высот сердцевина,
Что тебе эта синь, эта выси просторной равнина!

Это только для тех, в чьем познанье сияющий свет.
У незнающих мира — о нем помышления нет.

Подними же свой взор, не довольно ль ты тешился дремой?!
Ты назначен идти по дороге, тебе незнакомой.

Почему же ты спишь, иль засада тебе не страшна?
Смертных, полных раздумья, всегда устрашала она.

Очи вскинь, рассмотри эти синие своды печали,
На ничтожность твою не они ли тебе указали?

Твой рассудок — старик, он рассеян. Предался он снам,
Он тебя позабыл. Ну так что ж! Призови его сам.

Кто бы знал о тебе, если б разума свет величавый
О тебе не вещал? Только с ним и добился ты славы.

Разум светлый — мессия ; всегда он к познанию вел.
Без него ты — погрязший в дорожную глину осел.

По дороге ума ты иди за сияющим светом
Иль домой возвратись и забудь о скитальчестве этом.

Не пьяни мирный разум, его на пирушках поя,
Разве соколом ловчим ты будешь кормить воробья?

Даже там, где вино восхваляется словом приветным,
Разум сделал его нелюбезным тебе и запретным.

О вино! В пьяной чаше людская качается честь,
Но припомни о том, что вино древней мудрости есть.

Хоть сжигает вино все земные печали, но все же
Не вкушай ты вина; ясный разум сожжет оно тоже.

Вина — разум лозы, но вкушать огневое вино
Для утехи души лишь одним неразумным дано.

Всё желая постичь, не вкушай ты в томлении томном
То, что может все в мире таинственным сделать и темным.

Неразумным считай человека, вкусившего то,
Что каламом неведенья все обращает в ничто.

Ослепи ты глаза — всех мечтаний непрошеных, чтобы
Вправить ноги в колодки глупцам, устремленным в трущобы.

Ты « алиф », что влюблен в свой высокий пленительный стан,
Ты безумною страстью к себе самому обуян.

Коль с «алифом» ты схож, — птицей будь, потерявшею крылья
Ты склонись буквой « ба », своего не скрывая бессилья.

Украшая собранье, стоишь ты, «прекрасный алиф »,
И к себе ты влечешь благосклонности общей прилив.

Не подобься шипу, что в лазурь устремился спесиво,
Ты склонись кроткой розою: роза смиренна на диво.

Не стремись поиграть, будь разумен. Ведь ты не дитя.
Помни: дни пробегают, не вечно блестя и цветя.

День уходит, и радостных больше не будет мгновений.
Солнце юности гаснет, и длинные тянутся тени.

Это ведомо всем, — ведь когда удаляется день,
Все, что в мире, бросает свою удлиненную тень.

Чтить не следует тени, как чтут ее заросли сада.
Будь светильником: тень уничтожить сиянием надо.

Эту тень побори, а поборешь — и в этот же день
Твой порок от тебя мигом скроется, будто бы тень.

Что сияет в тени? Чья во мраке таится основа?
Мы в тени трепетанье источника видим живого.

О поднявший колени, в колени склонивший лицо,
В размышленье глубоком себя обративший в кольцо!

Солнце таз золотой на воскресшем зажгло небосклоне,
Чтоб омыть от себя ты свои смог бы тотчас ладони.

Если в этом тазу будешь мыть ты одежду свою,
Из источника солнца в него наливай ты струю.

Этот таз для мытья, на который приподнял я вежды,
Стал кровав, стал не чист от твоей заскорузлой одежды.

От большого огня, что в тебе злые выжег следы,
В сердце жизни твоей не осталось ни капли воды.

Если плоть не чиста и томилась алканием страстным,
Что ж! Не всякое золото может быть самым прекрасным.

Если каждый вешать будет только лишь истину рад,
То с утробой пустой ненасытный останется ад.

Прямота не защита пред холодом иль перед жаром,
Но прямой не сгорает — в аду, в этом пламени яром.