Низами Гянджеви - Сокровищница тайн

Сердце — море. В нем жемчуг. Мой жемчуг сияет огнем.
Этот жемчуг — подвески на поясе царском твоем.

Ночь твоя пусть вовек ярче звездных блестит узорочий!
Пусть твои жемчуга озаряют течение ночи!

Пусть тебя в сей обители бедствий не мучает гнет!
Пусть другая обитель тебе еще ярче блеснет!

В час, как начал надзвездный свои начертанья калам [49] Калам — тростниковое перо. По концепции мусульманского схоластического богословия, предвечно сотворенный небесный калам на «хранимой скрижали» начертал все будущие судьбы вселенной. Низами хочет сказать, что в порядке сотворения мира первым было сотворено слово. Эта гностическая теория имеет свое обоснование в коранической легенде о сотворении мира, по которой все сотворено божественным приказом «будь!» Иначе говоря, это слово предшествует по времени всем явлениям мира. ,
С первой буквы о слове он начал рассказывать нам.

В час, как с тайны предвечной упали тумана покровы,
Стало первым явленьем — сиянье великого слова.

Слово в сердце проникло, к неведомой жизни спеша.
В глину вольное тело вмесить пожелала душа.

И небесный калам , золотые сплетая узоры,
Мудрым словом раскрыл мировому познанию взоры.

Если б не было слова, то кто бы о мире сказал?
Слов поток развернулся; всезнающий, не был он мал.

Слово страсти — душа. Мы — лишь только дыхание слова.
Мы приходим к нему под сияньем всезвездного крова.

Нити связанных мыслей, ночную развеявших мглу,
Много слов привязали к стремительной птицы крылу.

В том саду, над которым предвечные звезды повисли,
Что острее, чем слово толкующих тонкие мысли?

Ведай: слово — начало и ведай, что слово — конец.
Многомудрое слово всегда почитает мудрец.

Венценосцы его венценосцем всевластным назвали.
Мудрецы же его доказательством ясным назвали.

И порою оно величавость дает знаменам.
И порою его прихотливый рисует калам .

Но яснее знамен оно часто вещает победы,
И калама властней вражьим странам несет оно беды.

И хоть светлое слово не явит благой красоты
Почитателям праха, чьи праздные мысли пусты, —

Мы лишь в слове живем. Нас объемлет великое слово.
В нем бесследно сгореть наше сердце всечастно готово.

Те, что были, как лед, засветили им пламенник свой,
А горящие души его усладились водой.

И оно всех селений отраднее в этом селенье,
И древней, чем лазурь, и, как небо, забыло о тленье.

С цветом выси подлунной и шири не сходно оно,
С языками, что слышатся в мире, не сходно оно.

Там, где слово свой стяг поднимает велением бога,
Там несчетны слова, языков там несчитанных много.

Коль не слово сучило бы нити души, то ответь,
Как могла бы душа этой мысли распутывать сеть?

Весь предел естества захватили при помощи слова.
Письмена шариата скрепили при помощи слова.

Наше слово имел вместе с золотом некий рудник.
Пред менялою слова он с этой добычей возник.

«Что ценней, — он спросил, — это ль золото, это ли слово?»
Тот сказал: «Это слово». — «Да, слово!» — промолвил он снова.

Все дороги — до слова. Весь путь неземной для него.
Кто все в мире найдет? Только слово достигнет всего.

Слов чекань серебро. Деньги — прах. Это ведаем все мы.
Лишь газель в тороках у блестящего слова — дирхемы .

Лишь оно на престол столько ясных представило прав.
И держава его всех земных полновластней держав.

Все о слове сказать паше сердце еще не готово.
Размышлений о слове вместить не сумело бы слово.

Пусть же славится слово, пока существует оно!
Пусть же всем, Низами, на тебя указует оно!

Если россыпи слов, что размерной не тешат игрой
Те, что чтут жемчуга, жемчугами считают порой,

Тонких мыслей знаток должен знать, что усладою верной
Будет тонкая мысль, если взвешенной будет и мерной.