Алексей Прасолов - Стихотворения

И был язык у тишины —
Сводил он нынешнее с давним.
И стали мне теперь слышны
Слова последнего свиданья.

Не помню, пели ль соловьи,
Была ли ночь тогда с луною,
Но встали там глаза твои,
Открывшись вдруг передо мною.

Любви не знавшие как зла,
Они о страсти не кричали,
В напрасных поисках тепла
Они как будто одичали.

И вышли ночью на огонь,
И был огонь живым и щедрым —
Озябшим подавал ладонь
И не кидался вслед за ветром.

Своею силой он играл —
Ему не надо было греться:
Он сам и грел, и обжигал,
Когда встречал дурное сердце.

А здесь он дрогнул и поник
Перед раскрытыми глазами:
Он лишь себя увидел в них
И, резко выпрямившись, замер.

Все одиночество его,
Там отраженное, глядело
И в ту минуту твоего
В себя впустить не захотело.

И, одинокий, шел я прочь,
И уносил я… нет, не память!
Как жадно всасывали ночь
Цветы припухшими губами!

Как время пестрое неслось,
Как день бывал гнетуще-вечен,
Как горько всем отозвалось
Мгновенье той последней встречи!

Прости! Последней — для тебя,
А для меня она — в начале…
И стал я жить, не торопя
Души, которой не прощал я.

Прости, и пусть, как чистый день,
Мой благодарный вздох и радость
Вдохнет раскрытая сирень
За домовитою оградой.

Не ты ль понять мне помогла
(Как я твои не смог вначале)
Глаза, что в поисках тепла
Мне вновь открылись одичало.

Налево — сосны над водой,
Направо — белый
и в безлунности —
Высокий берег меловой,
Нахмурясь, накрепко
задумался.
Еще не высветлен зенит,
Но облака уже разорваны.
Что мне шумит?
Что мне звенит
Далече рано перед зорями?
Трехтонка с флягами прошла,
И, алюминиево-голые,
Так плотно трутся их тела
Как бы со срезанными головами.
Гремит разболтанный прицеп,
Рога кидая на две стороны.
Моторный гул уходит в степь
Далече рано перед зорями.
Теки, река, и берег гладь,
Пусть берег волны гранью
трогает.
Иные воды, да не вспять,
А все сужденной им дорогою.
И сколько здесь костей хранит
Земля, что накрест пере о рана!..
Звезда железная звенит
Далече рано перед зорями.

Воткнулись вглубь верхушки сосен,
Под ними млеют облака,
И стадо медленно проносит
По ним пятнистые бока.

И всадник, жаром истомленный,
По стремя ярко освещен
Там, где разлился фон зеленый,
И черен там, где белый фон.

А я курю неторопливо
И не хочу пускаться вплавь
Туда, где льется это диво
И перевертывает явь.

Снегирей орешник взвешивал
На концах ветвей.
Мальчик шел по снегу свежему
Мимо снегирей.

Не веселой, не угрюмою,
А какой — невесть,
Вдруг застигнут был он думою
И напрягся весь.

Встал средь леса ранним путником,
Набок голова —
И по первоснежью прутиком
Стал чертить слова:

«Этот снег не белый — розовый,
Он от снегиря.
На рассвете из Березова
Проходил здесь я…»

И печатно имя выставил
Прутиком внизу,
И не слышал, как высвистывал
Некий дух в лесу.

Снегирей смахнув с орешника,
В жажде буйных дел,
Дух над мальчиком —
над грешником —
Зычно загудел:

«А зачем ты пишешь по лесу
Имя на снегу?
Иль добрался здесь до полюса?
Иль прошел тайгу?

Снег ему не белый — розовый…
Погляди сперва!»
И под валенками россыпью —
Первые слова.

Но едва спиной широкою
Повернулся дух,
Мальчик вслед ему сорокою
Прострочил их вслух.

Первый стих, сливая в голосе
Дерзость, боль и смех,
Покатился: эхом — по лесу
И слезами — в снег.

На пустыре обмякла яма,
Наполненная тишиной,
И мне не слышно слово «мама»,
Произнесенное не мной.

Тяжелую я вижу крышу,
Которой нет уже теперь,
И сквозь бомбежку резко слышу,
Как вновь отскакивает дверь.