Алексей Прасолов - Стихотворения

Уходи. Я с ней один побуду,
Пусть на людях, но — наедине.
Этот час идет за мной повсюду,
Он отпущен только ей и мне.

Я к ее внезапному приходу
Замираю, словно на краю,
Отдаю житейскую свободу
За неволю давнюю мою.

Обняла — и шум пошел на убыль,
И в минуты частых наших встреч,
Чем жесточе я сжимаю губы,
Тем вернее зреющая речь.

Эта верность, знаю я, сурова
К тем, кому дается с ранних дней,
И когда ей требуется слово,
Дай — судьбой рожденное твоей.

И опять замрет звучанье чувства,
И глаза поймут, что ночь светла.
А кругом — торжественно и пусто:
Не дождавшись, ты давно ушла.

И опять возник он с темным вязом —
Прямо с неба нисходящий склон.
Ты с какой минутой жизни связан?
Памятью какою осенен?

Ничего припомнить не могу я,
Ничего я вслух не назову.
Но, как речь, до времени глухую,
Шум листвы я слышу наяву.

В этом шуме ни тоски, ни смуты,
Думы нет в морщинах на стволе, —
Делит жизнь на вечность и минуты
Тот, кто знает срок свой на земле.

И к стволу я телом припадаю,
Принимаю ток незримых сил,
Словно сам я ничего не знаю
Или знал, да здесь на миг забыл.

В ковше неотгруженный щебень,
Как будто случилась беда.
В большой котловине от неба
Глубокой казалась вода.

К холодной и чистой купели
Сходил по уступам мой день,
И грани уступов горели,
Другие — обрезала тень.

Я видел высокую стену,
Что в небо и в воду ушла,
И росчерком — белую пену,
Что ярко к подножью легла.

Я слышал, как звонче и чаще —
Невидимый — камень стучал,
Обрушенный днем уходящим,
За ним он катился в провал.

В паденье ничто не боролось,
Лишь громко зевнула вода —
И подал призывный свой голос,
И подал я голос тогда.

И грозным иссеченным ликом
Ко мне обернулась стена,
С вниманьем таинственно-диким
Его принимала она.

А голос в пространстве вечернем,
Какою-то силой гоним,
Метался — огромный, пещерный,
Не сходный с ничтожным моим.

И бездна предстала иною:
Я чувствовал близость светил,
Но голос, исторгнутый мною, —
Он к предкам моим восходил.

И вышла мачта черная — крестом,
На барже камень, сваленный холмом,
И от всего, что плыло мне навстречу,
Не исходило человечьей речи.

И к берегам, где меркли огоньки,
Вода ночная в ужасе бросалась,
А после долго посреди реки
Сама с собой с разбегу целовалась.

Сгустилась темь. Костер совсем потух.
Иными стали зрение и слух.
Давно уж на реке и над рекою
Все улеглось. А что-то нет покоя.

В тяжких волнах наружного гула
И в прозрачном дрожанье стекла
Та же боль, что на время заснула
И опять, отдохнув, проняла.

Вижу — смотрит глазами твоими,
Слышу — просит холодной воды.
И горит на губах моих имя
Разделенной с тобою беды.

Все прошло. Что теперь с тобой делят?
Это старый иль новый обряд?
Для иного постель тебе стелют
И другие слова говорят.

Завтра нам поневоле встречаться.
Тихий — к тихой взойду на крыльцо,
И усталое грешное счастье,
Не стыдясь, мне заглянет в лицо.

И, как встреча, слова — поневоле,
Деловые слова, а в душе
Немота очистительной боли —
Той, что ты не разделишь уже.

Я губ твоих не потревожу…
Дремли, не злясь и не маня.
Огнем небес и дрожью кожи
Мой день выходит из меня.

Необожженной, молодой —
Тебе отрадно с этим телом,
Что пахнет нефтью, и водой,
И теплым камнем обомшелым.

В час, как дождик короткий и празднично чистый
Чем-то душу наполнит,
Молодая упругость рябиновой кисти
О тебе мне напомнит.

Не постиг я, каким создала твое сердце природа,
Но всегда мне казалось,
Что сродни ему зрелость неполного раннего плода
И стыдливая завязь.