Екатерина Соколова: Волчатник [сборник]

рисуй рисуй моя сестра
как будто в мире нету зла

голосом бурым со мной говорит зима,
будто я уже отошел на шажок, но еще в доме, —
Кузьбöж Валя, что ты сделал хорошего, кроме
неподписанного письма?

будто я уже отслоился отсюда и вижу, как лесом идут
родственники — они наконец отстали,
дорогие друзья, художники-прокураторы,
маленькими и далекими стали —
не разглядеть ни одного честного
неоплаченного лица.

я растворился и вижу, как у торца,
тихо переговариваясь из уважения
к моему состоянию,
скапливаются новые нумизматы —
продаватели лицевых сторон,
продаватели оборотных.

отличная собака встала у моей постели
и разговаривает со мной,
хочет помочь сформулировать то,
что я не могу,
позвонить за меня в справочную о забытых вещах.
да, собака, будь так добра

я уже прилегла, до свиданья,
и в предзимнем этом свету
мне приснятся мои же останья,
вытянувшиеся в высоту.

и за память, где мертвый мой ожит
и потом вовлечён в стих-пустых,
за далеким столом
щучью голову няня положит
мне заместо тефтелей простых.

полевой человек пугливый
он смотрел по компьютеру что уехали все
с кем когда-то ходил он на птицу
и тоже уеду решил
вымылся в бане нарочно один
чисто побрился
и сидит ждет визу
брата своего перепела последнего ест

замечательный милиционер сделал свою работу
и сфотографировал результат.
я не мог подняться и видел только его сапоги,
высокие и блестящие,
как праздничные деревья.

мне казалось, что после смерти
я был везде —
в окопе под Сталинградом,
в бане под Сыктывкаром,
в одиночке,
в аптеке,
в гастробаре для гастарбайтеров,

но такие деревья впервые.

птиц небесных, лилии полевые —
но такое впервые.

он отходит, падает на меня земля.
началась война.

я лежу и вижу:
эти же тополя
во дворе за школой,
только зачем тополя
перевиты лентой флажковой?

почему перебиты
учителя?

там, где зожник подтягивается
на простом турнике —
форму свою он готовит для дела, а то просто так, —
там пробежала моя лисица,
простого дизайна,
без дополнительных обстоятельств.
но сколько лет, Кирилл, мы не носим с собой ружья́,
и на сколько нас осудили,
и сколько мы отсидели здесь,
наблюдая?

запишусь в школу мяча
буду бить сгоряча

потом в школу меча
буду рубить с плеча

потом в школу вождения
школу нахождения

школу юного приверженца
школу политического убеженца

школу усталости и досады
школу умения говорить о действительно важных вещах

за двоих передайте, пожалуйста,
что мы устали, но благодарны,
спасибо

вода нанесла наносное —
ниточки и
мусорные
синтетические
материалы,
незаметные объявления,
сообщения пустых дорог,
хорошие и плохие
новости асфальтового покрытия,
резиновой крошки,
песчаного дна москвы

дом стал стационаром, знаете,
для неравномерного пребывания,
а взойдешь в лесопарк — всё на своих местах,
золотинка на золотинке,
пчела-песколовка дымит в полете,
обманывает меня,
пустое пространство она исчеркала,
опытный москвовед.
но жало, жало твое, ножело —
наблюдение тяжело

мы съели ролл с адвокатом,
которого ты дал нам.
бесплатный, он был горек, как пустой орех.
он рассовал подписанный договор по драным карманам,
и ходил с восторгом, как мент,
и слова обидные падали из прорех.

последнее, что мы видим, сидя на этом холме,
тайно, будто мы в секте,
но с браслетом на щиколотке, —
как он, уже мертвый, спустясь по холму,
останавливается, достает аппарат из сетки
и снимает окрестность,
где мы не достались ему.