Андрей Белый: Пепел

Из тучи моргнул на восток.

Теперь над волной молчаливо

Качался он желтым лицом.

Плаксивые чайки лениво

Его задевали крылом.

1906–1908

Серебряный Колодезь

Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,

Хворостом шуршит.

Солнце меркнет, виснет, гаснет,

Пав в семью ракит.

Иссыхают в зыбь лохмотьев

Сухо льющих нив

Меж соломы, меж хоботьев,

Меж зыбучих ив —

Иссыхают избы зноем,

Смотрят злым глазком

В незнакомое, в немое

Поле вечерком,—

В небо смотрят смутным смыслом,

Спины гневно гнут:

Да крестьянки с коромыслом

Вниз из изб идут;

Да у старого амбара

Старый дед сидит.

Старый ветер нивой старой

Исстари летит.

Тенью бархатной и черной

Размывает рожь,

Вытрясает треском зерна;

Шукнет — не поймешь:

Взвизгнет, свистнет, прыснет, хряснет,

Хворостом шуршит.

Солнце: — меркнет, виснет, гаснет,

Пав в семью ракит.

Протопорщился избенок

Кривобокий строй,

Будто серых старушонок

Полоумный рой.

1908

Ефремов

Вчера завернул он в харчевню.

Свой месячный пропил расчет.

А нынче в родную деревню,

Пространствами стертый, бредет.

Клянет он, рыдая, свой жребий.

Друзья и жена далеки.

И видит, как облаки в небе

Влекут ледяные клоки.

Туманится в сырости — тонет

Окрестностей никнущих вид.

Худые былинки наклонит,

Дождями простор запылит —

Порыв разгулявшейся стужи

В полях разорвется, как плач.

Вон там: — из серебряной лужи

Пьет воду взлохмаченный грач.

Вон там: — его возгласам внемлет

Жилец просыревших полян —

Вон: — колкие руки подъемлет

Обсвистанный ветром бурьян.

Ликует, танцует: «Скитальцы,

Ища свой приют, припадут

Ко мне: мои цепкие пальцы

Их кудри навек оплетут.

Вонзаю им в сердце иглу я…

На мертвых верхах искони.

Целю я, целуя-милуя,

Их раны и ночи, и дни.

Здесь падают иглы лихие

На рыхлый, рассыпчатый лёсс;

И шелестом комья сухие

Летят, рассыпаясь в откос.

Здесь буду тебя я царапать,—

Томить, поцелуем клонясь…»

Но топчет истрепанный лапоть

Упорнее жидкую грязь,

Но путник, лихую сторонку

Кляня, убирается прочь.

Бурьян многолетний вдогонку

Кидает свинцовую ночь.

Задушит — затопит туманом:

Стрельнул там летучей иглой…

Прокурит над дальним курганом

Тяжелого олова слой.

Как желтые, грозные бивни,

Размытые в россыпь полей,

С откосов оскалились в ливни

Слои вековых мергелей.

Метется за ним до деревни,

Ликует — танцует репье:

Пропьет, прогуляет в харчевне

Растертое грязью тряпье.

Ждут: голод да холод — ужотко;

Тюрьма да сума — впереди.

Свирепая, крепкая водка,

Огнем разливайся в груди!

1905–1908

Ефремов

Много, брат, перенесли

На веку с тобою бурь мы.

Помнишь — в город нас свезли.

Под конвоем гнали в тюрьмы.

Била ливнем нас гроза:

И одежда перемокла.

Шел ты, в даль вперив глаза,

Неподвижные, как стекла.

Заковали ноги нам

В цепи.

Вспоминали по утрам

Степи.

За решеткой в голубом

Быстро ласточки скользили.

Коротал я время сном

В желтых клубах душной пыли.

Ты не раз меня будил.

Приносил нам сторож водки.

Тихий вечер золотил

Окон ржавые решетки.

Как с убийцей, с босяком,

С вором

Распева та вечерком

Хором.

Здесь, на во те, мел степей

Вспомним душные пaлaты,

Неумолчный лязг цепей,

Наши серые халаты.

Не кручинься, брат, о том,

Что морщины лоб изрыли.

Всё забудем: отдохнем —

Здесь, в волнах седой ковыли.

1901

Серебряный Колодезь

Как несли за флягой флягу-

Пили огненную влагу.

Д' накачался —

Я.

Д' наплясался —

Я.

Дьякон, писарь, поп, дьячок

Повалили на лужок.

Эх—

Людям грех!

Эх — курам смех!

Трепаком-паком размашисто пошли —

Трепаком, душа, ходи-валяй-вали:

Трепака да на лугах,

Да на межах, да во лесах —

Да обрабатывай!

По дороге ноги-ноженьки туды-сюды пошли,

Да по дороженьке вали-вали-вали —

Да притопатывай!

Что там думать, что там ждать:

Дунуть, плюнуть — наплевать:

Наплевать да растоптать:

Веселиться, пить да жрать.

Гомилетика, каноника —

Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!

Дьякон пляшет —