Андрей Белый: Пепел

Пространство сечет семафор.

Блеснул огонек, еле зримый,

Протяжно гудит паровоз.

Взлетают косматые дымы

Над купами чахлых берез.

1908

Москва

Поезд плачется. В дали родные

Телеграфная тянется сеть.

Пролетают поля росяные.

Пролетаю в поля: умереть.

Пролетаю: так пусто, так голо…

Пролетают — вон там и вон здесь —

Пролетают — за селами села,

Пролетает — за весями весь; —

И кабак, и погост, и ребенок,

Засыпающий там у грудей: —

Там — убогие стаи избенок,

Там — убогие стаи людей.

Мать Россия! Тебе мои песни,—

О немая, суровая мать! —

Здесь и глуше мне дай, и безвестней

Непутевую жизнь отрыдать.

Поезд плачется. Дали родные.

Телеграфная тянется сеть —

Там — в пространства твои ледяные

С буреломом осенним гудеть.

Август 1908

Суйда

Окрестность леденеет

Туманным октябрем.

Прокружится, провеет

И ляжет под окном,—

И вновь взметнуться хочет

Большой кленовый лист.

Депешами стрекочет

В окне телеграфист.

Служебный лист исчертит.

Руками колесо

Докучливое вертит,

А в мыслях — то и се.

Жена болеет боком,

A тут — не спишь, не ешь,

Прикованный потоком

Летающих депеш.

В окне кустарник малый,

Окинет беглый взгляд —

Протянутые шпалы

В один тоскливый ряд,

Вагон, тюки, брезенты

Да гаснущий закат…

Выкидывает ленты,

Стрекочет аппарат.

В лесу сыром, далеком

Теряются пески,

И еле видным оком

Мерцают огоньки.

Там путь пространства чертит…

Руками колесо

Докучливое вертит;

А в мыслях — то и се.

Детишки бьются в школе

Без книжек (где их взять!):

С семьей прожить легко ли

Рублей на двадцать пять: —

На двадцать пять целковых —

Одежа, стол, жилье.

В краях сырых, суровых

Тянись, житье мое!—

Вновь дали мерит взором —

Сырой, осенний дым

Над гаснущим простором

Пылит дождем седым.

У рельс лениво всхлипнул

Дугою коренник,

И что-то в ветер крикнул

Испуганный ямщик.

Поставил в ночь над склоном

Шлагбаум пестрый шест:

Ямщик ударил звоном

В простор окрестных мест.

Багрянцем клен промоет —

Промоет у окна.

Домой бы! Дома ноет,

Без дел сидит жена,—

В который раз, в который,

С надутым животом!..

Домой бы! Поезд скорый

В полях вопит свистком;

Клокочут светом окна —

И искр мгновенный сноп

Сквозь дымные волокна

Ударил блеском в лоб.

Гремя, прошли вагоны.

И им пропел рожок.

Зеленый там, зеленый,

На рельсах огонек…—

Стоит он на платформе,

Склонись во мрак ночной,—

Один, в потертой форме,

Под стужей ледяной.

Слезою взор туманит.

В костях озябших — лом.

А дождик барабанит

Над мокрым козырьком.

Идет (приподнял ворот)

К дежурству — изнемочь.

Вдали уездный город

Кидает светом в ночь.

Всю ночь над аппаратом

Он пальцем в клавиш бьет.

Картонным циферблатом

Стенник ему кивнет.

С речного косогора

В густой, в холодный мрак —

Он видит — семафора

Взлетает красный знак.

Вздыхая, спину клонит;

Зевая над листом,

В небытие утонет,

Затянет вечным сном

Пространство, время. Бога

И жизнь, и жизни цель —

Железная дорога,

Холодная постель.

Бессмыслица дневная

Сменяется иной —

Бессмыслица дневная

Бессмыслицей ночной.

Листвою желтой, блеклой,

Слезливой, мертвой мглой

Постукивает в стекла

Октябрьский дождик злой.

Лишь там на водокачке

Моргает фонарёк.

Лишь там в сосновой дачке

Рыдает голосок.

В кисейно-нежной шали

Девица средних лет

Выводит на рояли

Чувствительный куплет.

1906–1908

Серебряный Колодезь

Жандарма потертая форма,

Носильщики, слезы. Свисток —

И тронулась плавно платформа;

Пропел в отдаленье рожок.

В пустое, раздольное поле

Лечу, свою жизнь загубя:

Прости, не увижу я боле —

Прости, не увижу тебя!

На дальних обрывах откоса

Прошли — промерцали огни;

Мостом прогремели колеса…

Усни, мое сердце, усни!

Несется за местностью местность —

Летит: и летит — и летит.

Упорно в лицо неизвестность

Под дымной вуалью глядит.

Склонилась и шепчет: и слышит

Душа непонятную речь.

Пусть огненным золотом дышит