Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники

Что если в чем-нибудь мы с ним и схожи —

В одном, ведь, океане он — и я,—

То это видимая лишь похожесть,

А на земле я по-иному жил.

Пусть наказание одно и то же,

Но у меня как будто больше сил.

За Время — главная моя расплата:

Я с ним не очень на земле дружил.

Я не считал его напрасной траты,

И Время, то, что было мне дано,

Я проклинал. Я веровал когда-то,

Что мне оно ошибкою дано.

Я о другом мечтал, о лучшем, милом,

Которому прийти хоть суждено,

Да после… С этим же, моим, постылым,

Я даже вовсе знаться не хотел.

Мне это просто было не по силам.

И я проклятий прекратить не смел.

Вот Время мне за них и отомстило,

С ним справиться я, видно, не умел,

Сюда оно меня и засадило,

Как водяной сижу какой-то зверь.

Ах, если бы оно меня простило!

Пусть лишь придет, скажу ему: „Поверь,

Я понял здесь,что без тебя мне худо.

Прости меня, не прежний я теперь“.

Да вот, ни Время, и никто оттуда

Не приходил сюда, один лишь вы.

И я смотрю на вас — ну как на чудо.

Боюсь, не потерять бы головы!

Хочу еще признаться: ненавидел

Не Время только я одно,— увы!—

Но все народы на земле. Не видел

В их поведеньи правды никакой.

Лишь здесь узнал, Кого я тем обидел!

А признавал один народ я — свой.

Мы были с ним разделены пространством,

И уж давно… Но так как был он мой —

Его оправдывал я с постоянством

Упорным. Быстро находил всему

В нем объясненье, даже окаянству,

Которое, любя, прощал ему,—

С людьми ж имел другое поведенье:

Я не прощал почти что никому.

Я зло в них видел. Злу же нет прощенья,

Бороться надобно со злом всегда.

И зачастую я терял терпенье,

Что для меня немалая беда;

Я, позабыв, что все они мне братья,

Не зло, — самих людей громил тогда,

И щедро сыпал я на них проклятья.

Сказал один какой-то: „Он жесток“.

Но, не желая этого признать, я

Такого слова выдержать не мог,

Кричу: „Покорствовать такому веку?

Рекой широкой разлит в нем порок!

Жестоким надо быть и человеку!“

Он что-то о смиреньи… „Это плен!—

Я закричал. — Переплывите реку

Сначала и убейте зло измен,

Потом уж о смиреньи говорите.

А так оно — один словесный тлен.

В тлену смиренья — что вы сотворите?

А надо творчески любить и жить!

Смирением вы зла не победите!“

Так и не мог меня он убедить,

Что в наше время истина — смиренье.

Но я потом задумался: как быть,

Какое же мое-то назначенье?

Кто сам-то я — пророк или поэт?

Я долго думал в этом направленьи.

И всё казалось, что ответа нет.

Потом пришло мне в голову такое:

Примеры есть; и может быть ответ

Как раз — что вместе то я и другое.

Не вижу ль ясно я начатки зла?

Искоренять мне надобно всё злое,

Средь зла моя дорога пролегла,

Но где оружия, каких мне надо,

Бороться с ним, чтобы душа могла

Победу получить себе в награду?

Я об оружии везде кричал,

Кричал, что знаю, и что сердце радо

Оружию, какое я избрал.

Оно — любовь. Но сам-то я всегда ли

Его одно в борьбе употреблял?

Я вижу, да, вы верно угадали,

Признанием не удивлю я вас:

Когда особенно мне возражали,

Оружием боролся я подчас

Другим, не очень с этим первым схожим,

И не один бывало это раз.

Да выходило всё одно и то же,

А чаще даже ровно ничего,

Хоть обличал я с каждым разом строже.

И зло вокруг меня росло. Его

Без устали во всех искореняя,

Я не жалел и тела своего,

От тягостных трудов заболевая.

Но о любви — не счесть моих речей!

Особенно о той, что я, мечтая,

Сам ожидал и для себя. О ней

Я думал так: „Придет же сокровенный

Тот час, когда — о, только бы скорей!—

Час встречи с той, кого я совершенной

И вечною любовью полюблю“.

Он будет же,— я верю неизменно

И лишь о нем судьбу всегда молю.

Тогда, конечно, будет все иное,

И жизнь я надвое переломлю;

Я одиночество забуду злое…

Свята любовь, когда она одна.

А не одна — так это уж другое,

Но не любовь. И та, что мне дана

В подруги издавна,— ведь я же с нею

Так одинок! Пускай меня она

И любит с верностью, Но не умею

О дорогом я с нею говорить.

Своих поэм ей и читать не смею…

Нет, лучше вовсе без любви прожить

До будущей моей блаженной встречи

И с тем же пламенем произносить

Мои громящие безумство речи.

И, коль придется, жертвенно страдать

Да биться средь чужих противоречий.

А если и своих? Хотел я звать

Людей к Тому, Кого… ведь я увидел,