Зинаида Гиппиус - Стихотворения, не вошедшие в сборники

Страдающую тварь, как я.

Не человека даже — шире, шире!

Пусть гор лиловых светит красота

И звезды пышно плавают в эфире,

Любовь неумолима и проста:

Моя любовь — к живому Лику в мире,

От глаз звериных — до Христа.

Ты Жизни всё простил: игру,

Обиду, боль и даже скучность.

А темноокую ее Сестру?

А странную их неразлучность?..

Хочешь знать, почему я весел?

Я опять среди милых чисел.

Как спокойно меж цифр и мер,

Строг и строен их вечный мир.

Всё причинно и тайно-понятно,

Не случайно и не минутно.

И оттуда, где всё — кошмары,

Убегаю я в чудо меры.

Как в раю, успокоен и весел,

Я пою — божественность чисел.

Недолгий след оставлю я

В безвольной памяти людской.

Но этот призрак бытия,

Неясный, лживый и пустой,—

На что мне он?

Живу — в себе,

А если нет… не все ль равно,

Что кто-то помнит о тебе,

Иль всеми ты забыт давно?

Пройдут одною чередой

И долгий век, и краткий день…

Нет жизни в памяти чужой.

И память, как забвенье,— тень.

А на земле, пока моя

Еще живет и дышит плоть,

Лишь об одном забочусь я:

Чтоб не забыл меня Господь.

1913 — 1925

СПБ — Cannet

Пришла и смотрит тихо.

В глазах — тупой огонь.

Я твой щенок, волчиха!

Но ты меня не тронь.

Щетенишься ли, лая,

Скулишь ли — что за толк!

Я все ухватки знаю,

Недаром тоже волк.

Какую ни затеешь

Играть со мной игру —

Ты больше не сумеешь

Загнать меня в нору.

Ни шагу с косогора!

Гляди издалека

И жди… Узнаешь скоро

Ты волчьего щенка!

Обходные дороги,

Нежданные пути

К тебе, к твоей берлоге,

Сумею я найти.

Во мху, в душистой прели,

Разнюхаю твой след…

Среди родимых елей

Двоим нам — места нет.

Ты мне заплатишь шкурой…

Дай отрастить клыки!

По ветру шерсти бурой

Я размечу клоки!

Вернулась — как голубой щит:

Даже небо вокруг голубит.

Скажи, откуда ты, где была?

Нигде; я только, закрывшись, спала.

А почему ты такая другая?

Осень; осенью я голубая.

Ночь холоднее — и я синей.

Разве не помнишь лазурных огней?

Алмазы мои над снегами?

Острого холода пламя?

Ты морозные ночи любил…

Любился Не помню, я все забыл,

Не надо о них, не надо! Постой,

Скажи мне еще: где тот, золотой,

Что недавно на небе лежал, — пологий,

Веселый, юный, двурогий?

Он? Это я, луна.

Я ион,— я иона.

Я не вечно бываю та же:

Круглая, зеленая, синяя,

Иль золотая, тонкая линия —

Это всё он же, и все я же.

Мы — свет одного Огня.

Не оттого ль ты и любишь меня?

Дон-Жуан, конечно, вас не судит,

Он смеется, честью удивлен:

Я — учитель? Шелковистый пудель,

Вот, синьор, ваш истинный патрон.

Это он умеет с «первой встречной»

Ввысь взлетать, потом идти ко дну.

Мне — иначе открывалась вечность:

Дон-Жуан любил всегда одну.

Кармелитка, донна Анна… Ждало

Сердце в них найти одну — Ее.

Только с Нею — здешних молний мало,

Только с Нею — узко бытие…

И когда, невинен и беспечен,

Отошел я в новую страну,—

На пороге Вечности я встречен

Той, которую любил — одну…

Святое Имя, среди тумана,

Звездой далекой горит в ночи.

Смотри и слушай. И если рано —

Будь милосерден: молчи! молчи!

Мы в катакомбах. И не случайно

Зовет нас тайна и тишина.

Все будет явно, что ныне тайно

Тому, в ком тайне душа верна.

Дана мне грозная отрада,

Моя необщая стезя.

Но говорить о ней не надо,

Но рассказать о ней нельзя.

И я ли в нем один! Не все ли?

Мое молчанье — не мое:

Слова земные отупели,

И ржа покрыла лезвее.

Во всех ладах и сочетаньях

Они давно повторены,

Как надоевшие мечтанья,

Как утомительные сны.

И дни текут. И чувства новы.

Простора ищет жадный дух.

Но где несказанное слово,

Которое пронзает слух?

О, родился я слишком поздно,

А бедный дух мой слишком нов…

И вот с моею тайной грозной

Молчу — среди истлевших слов.

Улица. Фонарь. И я.

Под фонарем круг.

В круге, со мною, друг.

А друг — это сам я.

Светит фонарь.

Часы бегут.

Простор. Уют.