Николай Минский - Белый ночи. Гражданские песни

Поникла женщина бессильной головой,

И жадно слушает метели скорбный вой,

И много в эту ночь ее душе смущенной

Он, плача, говорит, — и силы нет пресечь

Укоров и угроз исполненную речь:

— Зачем, безумная, во имя правды новой,

Дерзнула ты на спор с преданьями веков!

Ты людям не нужна с твоей тоской суровой,

Твоя любовь для них презреннее оков!

Бесцельно, как в бреду, ты дни свои сгубила.

Спасла ли ты кого? чью муку искупила?

Уж мир забыл тебя, похоронил давно!

Как прежде, он живет, скучающий и старый.

О многом говорит, но любит лишь одно:

Восторгов чувственных отравленные чары.

А тот, кто, согнутый под жизненным ярмом,

Причиной был твоей тоски великодушной, —

Он даже не слыхал об имени твоем;

Услышав, осмеет со злобой равнодушной

И надругается над памятью твоей.

На что еще таишь безумные надежды?

На суд истории? Что поздний суд людей! —

Ученых праздный спор иль буйный крик невежды…

Блажен, кто победил, кого венчал успех!

Ему история кадит в раздумье важном,

Ему художник льстит на полотне продажном,

Ему и мир простит свершенный втайне грех!

Но горе тем глупцам, кто, не измерив силы,

Доверился мечте взволнованной души:

Остынет их мечта в неведомой глуши,

Без лавров — подвиг их, без надписей — могилы.

И сколько вынесли их гордые сердца,

Как в одиночестве их жизни догорели, —

О том поведают лишь севера метели,

Да запоздалый стих грядущего певца!..

Он был богат, — огонь пожрал богатство.

Любил жену, — сразил ее недуг.

Имел друзей, — но холод и злорадство

В них встретил обнищавший друг.

Сказал: прости! он людям бессердечным

И в глушь пустынь бежал от них, как зверь.

Людская жизнь бесцельным злом и вечным

Ему казалася теперь.

Смеялся он над счастьем и над славой

И проклинал всю землю, как тюрьму.

Его душа питалася отравой,

Он жаждал мести — но кому?..

Однажды ночь спускалась над пустыней.

Беглец лежал под пальмами, в тени,

И праздный взор по тверди темно-синей

Считал несчетные огни.

И думал он: «Далеки ль звезды эти? —

Когда б на ствол той пальмы взгромоздить

Другой, на тот — еще один, то третий

До неба должен доходить».

«А там что? Там, на голубой поляне

Горит, как жар, из золота дворец.

Кругом него вращается в тумане

Светил негаснущий венец».

«А во дворце благоуханьем веет;

Курений дым змеится вдоль столбов,

И серебро фонтанных брызг белеет

На пестром золоте ковров».

«Но где же он, Владыка? Пресыщенный

Красой дворца и блеском звезд ночных,

Уже давно душой ожесточенной

Восторгов жаждал он иных…»

«И правит он землею для забавы,

И на людей с высот своих глядит,

Их жизни путь, тернистый и кровавый,

В нем дух жестокий веселит».

«Когда ж он видит бледный призрак счастья,

Скорей в него он хлещет с облаков

Бичом огня, болезней и ненастья,

Желаний злых и мрачных снов».

«Когда же кто-нибудь в бою суровом

Раздавленный, клянет его с тоски,

Смеется он над слабым нашим словом,

Он, неприступный для руки».

«А если вдруг… Ужели неприступный?!..

А если мы сильней, чем он хотел?!..

И человек, как мститель неподкупный,

Взобраться б на небо сумел?..»

…………………

Немую ночь встревожил крик безумный.

Беглец вскочил и, вверившись звездам,

От сна пустынь прошел в свой город шумный

Свершать угрозу небесам…

Вблизи эвфратских вод, среди святой поляны,

Собрались к празднику сыны долин и гор,

И смуглые тела, и красные тюрбаны,

И белые плащи слились в цветной узор.

Кумирен яркий ряд средь сонных рощ мелькает;

Над пестрою толпой поднялся пестрый гул.

Здесь обнаженный раб товары выкликает;

На тюке сел купец; в сторонке дремлет мул.

Там пляшет женщина в одежде разноцветной:

Воздушные стопы по камышу скользят;

Движения, как страсть, сначала чуть заметны,

Но, разгораясь все, вдруг бешенством горят.

Стремится мать в шалаш, грудному вняв ребенку,

А муж торгует жен, и сыновья — невест.

Наездники летят друг с другом в перегонку,

И ржанье конское разносится окрест.

Но вот призывных труб раздался звук протяжный.

Из темной храмины выходит ряд жрецов.

Меж ними белый бык, медлительный и важный,

Кивает головой под тяжестью цветов.

Настал для жертвы час. И смолк народ мгновенно,

И ниц, молясь, упал. Уже алтарь зажжен.